— Вы не распоряжайтесь, езжайте. Потом ответите перед самим Митиным.
— Ответим, не беспокойтесь. Чего-чего, а отвечать научились.
Машина, подпрыгивая на полевой дороге, поехала к Шургелам. Мужчина закурил папиросу и улегся животом вверх на траву, в тени дозревающей ржи, бормотал себе под нос: «Ну и достанется мне от Митина. Грабеж среди бела дня!» Он сжал кулаки.
Тут подошла к нему Плаги-ака.
— Вы уж не плачьте, — ласково сказала она ему.
— Что ты, старая, уговариваешь! Я же не баба…
— Иван Петрович за колхоз старается. Он у нас хороший, непьющий.
— Хороший человек так по-свински не поступает.
— Он не со свиньями работает, а с коровами, — объяснила старуха.
— Бабка, вот что, иди-ка ты своей дорогой, не приставай ко мне…
— Ладно, ладно, сынок, иду…
Вот это-то и рассказала уже в который раз Плаги-ака.
— Эх, жалею я эту Спани. Зря женила сына на дочери Лизук, — сокрушенно сказала Нинуш. — Ванюша-то в город собирается увезти. В навозе, говорит, невозможно ей ковыряться. Ведь она такая зубастая, верно, увезет, и тогда что будет? Не управится без него председатель. Человек он хороший, но ведь за всем не угонишься. — Нинуш вздохнула.
— Да, я тоже слыхала, будто сын Спани не устоял перед женой, — поддержала ее и сваха Мархва. — Разве супротив дочери Лизук устоишь? Жалко Ванюша!
Женщины сбились в кучу, пошептались и сговорились: пойти к Лизук, образумить ее, чтобы она дочь свою попридержала. Потом пойти к Спани, уговорить, чтобы она сына из дому не отпускала.
— Эх, я эту Сухви, была бы ее мать, оттаскала бы за волосы! — сказала гневно Нинуш. Она взяла метлу, стала мести, широко размахивая.
— Вон, безгрешный, легок на помине, сам, кажись, идет. Пошли навстречу.
— Не Ванюш это. Они еще из Шемурши не вернулись. Это Салмин.
Но Нинуш знала, что это Салмин, его и ждала.
— Я как раз к Салмину! — ответила она. — Раз он председатель, с него и спрос. Зачем Ванюша отпускает? Бабы, пошли, говорю.
Все повалили за ней.
Мужик, работавший на срубе, опустил топор, смеясь прокричал:
— Нинуш, баб коллективно купаться ведешь?
Та и внимания не обратила, не оглянулась. По-мужски широко шагая, направилась навстречу председателю.
Салмин как раз перешел мост. Был он в одной рубашке, пиджак держал под мышкой, картуз взял в руки. С удивлением посмотрел на баб, вынул изо рта папиросу, бросил в воду.
— Притомились, бабоньки, или на завтрак идете?
— Не до еды нам. Не потрудились еще, чтобы устать. Солнце с березы только поднялось, — раздраженно ответила Нинуш. — У нас и работать охота отпала. Досадуем мы.
— Погодите-ка, что случилось, не разберу? — спросил Салмин, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Кто вас рассердил?
Женщины стали на дороге, пристально смотрели в лицо председателю.
— Хотели у тебя узнать, кто больше всех сил не жалел и на месте гнилого двора скотного теперь у нас вон что… — показала Нинуш в сторону коровника.
— Не пойму, почему такой срочный допрос? — улыбнулся Салмин растерянно.
— Отвечай, отвечай.
— Больше всех Ерусланов старается. Однако ж и вы все работаете, — ответил Салмин спокойно.
— А все-таки Ванюш больше всех делает, без него и ты бы не смог столько.
— Это вы правы. Он человек для нас бесценный.
— Раз так, зачем этому человеку из колхоза уходить даете? — зашумели все женщины.
— Разве Ерусланов думает уходить из деревни? — удивился и расстроился Салмин. — Откуда такой слух?
— Дочь Лизук его в город жить увезти хочет. Куда вы, правленцы, смотрите?
Салмин объяснил, что Ванюш никакого заявления не подавал.
— Да что это вы, разве Ванюш теленок, разве он позволит себя увезти? Значит, вы его не уважаете, если можете о нем так подумать, — укорил женщин Салмин.
Женщины сразу успокоились, затихли, все вместе пошли обратно. Салмин, улыбаясь, смотрел им вслед, качал головой: ну словно дети. Он закурил и тоже направился к стройке. Пожелал плотникам здоровья, взял в руки лопату, стал работать. Женщины дружно помогали ему.
— А все-таки нет дыма без огня. Нет, нет… — переговаривались они многозначительно.
Вдруг раздался рокот трактора. Все оглянулись. Трактор шел с прицепом, вез доски. Плотники спрыгнули, поспешили на дорогу. Вскоре прибежали дети, сверкая пятками, понеслись навстречу трактору. Наконец, тяжело урча, позвякивая гусеницами, оставляя глубокий след, трактор подъехал ближе. На прицепе лежало много досок — прямых, длинных, пахнущих хвоей, свежей смолой, лесом.