— А может, ничего не подумает? — коротко и резко ответила Сухви.
— Ну пусть простит меня, я ведь уж такая, бойкая. — Прась развязала платок, повесила его на сук.
Ветер заиграл платком, раздул русые пряди ее волос.
— Сейчас только смеяться, пока не замужем, а то попадется такой, что много не посмеешься.
— Не болтай зря. Нет сейчас Тахтаманов[2], — прервала ее Сухви. — Если не будет согласия — не больно связанные. Теперь не прежние времена.
Прась вздохнула:
— Смеюсь, а у самой сердце болит.
— Давай поговорим о другом. Я что-то очень волнуюсь, — тихо сказала Сухви. — И знаешь что: если каждая будет про себя вздыхать — хуже. Давай лучше, как всегда, все расскажем друг другу, согласна?
— Согласна, — обрадовалась Прась.
Сухви посмотрела вдаль, куда ушел Ванюш, и сказала:
— Как он приехал, мне и хорошо и страшно, покой я потеряла. Вот, подружка ты моя, сама не знаю, как и сказать, только тебе открываюсь.
— А для меня ты самая близкая, как родная сестра. Я тебе сама все могу открыть. Да я и вообще-то скрывать ничего не умею.
— Да, ты такая. А я вот только тебе говорю. Горит, горит мое сердце, знать бы тебе.
— Понимаю я, Сухви… Я только хочу спросить. Для человека что дороже — красота или ум? Я еще от бабушки слышала — красоту на тарелку не положишь. Как ты думаешь?
— И красота и ум нужны, в жизни все нужно, — решительно ответила Сухви.
— Это я понимаю. Иной парень красив, ну и одевается неплохо, а работой брезгает. Как ты на это смотришь?
— Я думаю, любимый человек для тебя должен быть всем хорош и весь для тебя, твой! — сильно, даже ожесточенно сказала Сухви, так что Прась даже рот приоткрыла, глядела на нее во все глаза:
— Я уж и Салмина спрашивала про это, не побоялась. «Брезгают работой подлецы. Мирские захребетники, их, говорит, как пырей вырывать с корнем надо». Знаешь, жутко так говорил.
— А ты не спросила его, можно любить такого парня?
— «Если, говорит, парень любит девушку, он, говорит, и работу полюбит. Он, говорит, каким хочешь хорошим станет. Любовь заставит». Я ему верю. Помню его еще, когда с войны вернулся. Ему тогда было всего тридцать шесть лет, а приехал совсем седой. Хороший он. Ты как про все это думаешь?
Сухви помолчала, ответила сдержанно:
— Его все слушаются, — значит, умный.
Девушки снова принялись косить.
К ним подошла Елвен. Под фартуком держала серп, а под мышкой мешок. Ее глаза цвета несвежей прудовой воды были неспокойны, воровато бегали. Она пробормотала неразборчиво:
— Это он велел тут косить? Нигде травы не оставляет, пропасть его забери! Силос да силос у них. Слушать тошно, уши от этого слова вянут.
Девушки молчали.
— Мешок травы не наберешь, вот беда. Ну ничего, много не проработает сын Спани. Колхозный скот не прокормишь силосом из осенней травы. — Елвен растопырила руки, как коршун когти, протянула их к валкам, стала набивать травой мешок.
Девушки все так же смущенно молчали. Старше их вдвое тетка Елвен… Она бы набрала полный мешок травы, но тут подъехали подводчики. Елвен попятилась, спряталась за деревьями. Возчики остановили лошадей и подкинули им корму. Сухви и Прась положили косы, взяли грабли с телеги, начали сгребать скошенную траву, кидать ее на воз.
— Ступай быстрее на телегу, укладывай, — окликнула Прась Стюпана.
Мальчик в фуражке, надетой козырьком назад, попросил Сухви:
— Тетя, спой ту песню, какую прошлый раз пела, а я тебе подтяну. Больно у тебя голос хорош.
— Потом, как воз нагрузим, согласен? — ласково ответила Сухви.
— Я сейчас хочу, — приставал Стюпан, — тетя Сухви, спой, спой же!
— Какая она тебе тетя, — засмеялся один из возчиков, — намного ли тебя старше?
— Когда кончим воз грузить, обязательно споем, — успокаивала мальчика Сухви, а сама все поглядывала на тропинку, по которой ушел Ванюш.
Стюпан стоял на возу, аккуратно укладывал траву. Вдруг он выпрямился, нахмурился, стал вглядываться пристально.
— Что там, Стюпан?
— Елвен нашу траву крадет. — Стюпан стал слезать с воза.
— Да ладно, один мешок, — успокоила его Сухви.
Но Прась на этот раз не промолчала, бросилась туда, где пряталась Елвен, вырвала из ее рук мешок, молча высыпала траву, мешок бросила, не глядя в сторону Елвен. А Стюпан сказал:
— Ну-ка, тетка Елвен, проваливай, пока не поздно.
Елвен не посмела на этот раз и слова сказать, смиренно повернулась, пошла тихо, стараясь быть незаметной.
— Скорее, дождь собирается! — крикнул Стюпан.
К вечеру пошел сильный дождь, земля быстро размокла, грязь, как густой клей, стала липнуть к колесам, к ногам.