– Ой, – взвизгнула Маруся, спрыгнув с табурета. – Видала этого пушистика возле двора бабы Груни… вроде. На завалинке дрых.
– Рыбку почуял, – Шурик покосился на кота, тот принюхивался к запаху из печи, свернувшись калачиком под столом.
Дед Яков крякнул: – Ишь! Видать коту понраву щука.
Витал запах тушёной рыбки, щука почти готова. Кота угостили щучьей головой и хвостом. Мурлыкая и хрустя, тот грыз косточки. Потом снова свернулся калачиком и заснул.
– Пусть живёт, – Татьянка погладила спящего кота по шерстке. – Рызык… хороший.
Кот остался. Облюбовал сундук возле печи. По утрам крутился возле Авдотьи в надежде, что та накормит его, за Татьянкой и Марусей бегал по избе. Шурке было не до кота. Дед Яков заметил, что внук украдкой вытирал слёзы на крыльце. Присел рядом. Обнял. Подбежала Маруся, виновато потупившись, положила на колени тетрадный листок: – От Ляли. Забыла… прости.
У Маруси много забот. Нужно кур накормить, избу прибрать, за Татьянкой смотреть. Шурка развернул бумагу, прочитал: «ШУРКА, ВЫЗДОРАВЛИВАЙ!» Вытер слёзы. Все его покинули: Гришка в больнице, Сёмка пропадал где-то, Мишка редко забегал. Эх, Ляля уехала, самая красивая и умная девочка на свете!
Октябрь. С утра хлестал противный дождь. Авдотья вернулась с дойки, Маруся и Татьянка ревели на крыльце: – Сулка пропал!
– Как пропал? – Авдотья рухнула на крыльцо, передёрнулась и обняла заплаканных дочерей: – Куда убёг? Ведь голова кружилась. Еле-еле ногами передвигал.
– Нет Сулки, – пробормотала Татьянка, слабо всхлипывая и причитая: – деда в сколу посол. Мозет, туда побег Сулка.
Авдотья обежала двор. Закрывая дверь в сарай, поскользнулась и свалилась в грязь. Разрыдалась от бессилия. Охая и ахая, поднялась на ноги, скомандовала дочкам: «Ступайте в избу» и выскочила со двора. Расспрашивала встречных сельчан: «Шурку не встречал?!» Никто его не видел. Подбежал бледный Мишка, пожимая плечами, заикался: – Не знаю, не видал… тёть Авдоть.
– Может, рыбу удит? – сетовали соседские бабы, покачивая головами: – Хотя, непогода… улова нет…
– Удочки в сарае висят. Зябко у реки. Да и хворает. Сынок, Шурка, – взвыла Авдотья, бессильно заламывая руки. Махнув рукой, побежала к школе. Возле крыльца плакал дед Яков.
Смеркалось. Возле двора гудела встревоженная толпа. Хмурые мужики удерживали на поводках собак, встревоженные бабы истошно вопили. Авдотья рухнула рыдала на завалинку: «Сынок… Шурка… Шурка» .
Ко двору подъехала скрипучая телега. Притормозив, кашляя и хромая, извозчик Михей приблизился к растерянному народу. Стянул кепку и покланялся сельчанам: – Всем здоровьица. Никого не потеряли?
– Шурку… какой хороший мальчонка, – перешёптывались хмурые сельчане. Поспешно расступились, увидев знакомую курточку в руках подошедшего.
– А-а-а! – Авдотья взвыла. – Что с сыночком?! Сказывай!
– Да лёгочная тока, – Михей переминался с ноги на ногу. Кашлянул в кулак, беспокойно оглядел растерянную толпу. – Еду, значится, утречком. Ещё солнце не встало. Еду медленно, груженый флягами, картохой. Слышу, в телеге кто-то попискивает… Остановился. Глянул, а это Шурка. Замёрз, бедняга. Весь синий-синий. Ну, завернул в фуфайку, и давай гнать в районную больницу. Дохторица оставила мальчонку. Наказала тобе, Авдотьюшка, завтра утром приехать. Ах, не забудь одежонку потеплее.
Народ расходился по дворам. Бабы спешили на дойку коров; мужики шагали, молча радуясь тому, что не придётся прочёсывать окрестности. На завалинке сдавленно всхлипывала Авдотья. Михей присел рядом, держа в руках курточку.
Из ворот вышел дед Яков, хитро сощурился, потом быстро-быстро заморгал и сглотнул подкативший к горлу ком: – «Михей, здорово! Может, махры отсыпать?»
– Экхе, хе-хе, – Михей одобрительно кивнул. – Коли чуток сыпанёшь. Не откажусь, Яшка.
В тесных сенях, плотно притворив дверь, старики шушукались. Охали, кряхтели и тяжко вздыхали. Дед Яков отдал Михею мешок табака, всё разузнал о внучке.
Как Шурка лечился в больнице
Ночью Авдотья заколола и ощипала курицу. Беззвучно плача, затопила печь. Падали поленья дров, пустое ведро, крышка чугунка. В печи булькал прозрачный бульон, в избе пахло варёной курицей. Дед ворочался на печи. Вздрогнул, открыл глаза и сердито рявкнул:
– Чаго воешь? Виноват, не углядел, – по-старчески кашлянул, выглянув из-за шторки. – Жаль мальчонку. Видал, как тот ревел. Ну, как ты щас, глупая баба. Не греми, девчонок разбудишь.
Рассвет. Авдотья повязала платок, на пороге взмолилась: – С девочек не спускай глаз! Из избы не пускай.