Брыкин захлебнулся, не зная, какое из ругательств пустить в первую очередь.
— Подними, подними! — веско добавили Степановичи, а Вовка кивнул головой. Все они подвинулись в сторону Генки.
И тогда Брыкин вернулся. Шёл он теперь без подскоков и не махал руками. Ребята расступились, чтобы не мешать ему. Больше всего не хотелось Генке поднимать треснувшую крышку от мыльницы. И только он взялся за неё, Арсений заметил:
— Ничего, свою отдашь...
Под взглядами всего отряда Брыкин вторично дошёл до середины палаты. Остановился и сказал куда-то в потолок:
— Бандиты! Весь угол бандитский подобрался!
Тут он заметил рядом с собой Петю Павлова и грубо добавил:
— Протри очки, председатель! Бандиты людей избивают, а ты не видишь!
Петя улыбнулся и машинально протёр очки.
Шурка, нарочно повернувшись спиной, бросил через плечо:
— Слушай, Брыкин! Забыл сказать. Если будешь хвататься за выключатель, когда не просят — без рук останешься. Понял?
Вместо ответа палату огласило невнятное урчание.
В этот вечер Шурка особенно долго не мог заснуть.
Завтра Брыкин полезет мириться, будет предлагать союз. Это — как пить дать.
Теперь можно подумать и обо всём другом. Он вздохнул. Вспомнил: береговая тропа, зелёный домик среди деревьев...
Поделиться не с кем — вот беда! Если бы нашёлся человек, понимающий Шуркины переживания!
Степановичи хорошие мужики, но уж очень серьёзные.
Может быть, новенький? Но к нему надо ещё присмотреться...
Сюда бы теперь из города Лёшу Кузьмина. Эх, Лёшка, Лёшка, друг верный! Да, Лешке не надо было бы объяснять, что значит неисследованная береговая тропа...
И просто удивительно, что во всём Лёшином доме, когда понадобилось, не нашлось одной необходимейшей вещи: бинокля!
Однако на ловца, говорят, и зверь бежит. Как-то в классе отзывает их в угол Мишка Си- гаев. Открывает ранец, а там — большой настоящий бинокль. Только у него соединение испорчено, обе половинки вокруг оси болтаются.
Считая бинокль совсем сломанным, тётка отдала его Сигаеву. А он копил деньги на новый велосипед. И вот твёрдо объявил Шурке и Лёше: пятёрку, пять рублей.
Сначала была надежда на Лёшиных родителей, но они только замахали руками, узнав, что бинокль сломан.
Счастье повисло на волоске.
Пришлось лихорадочно собирать деньги. Лёша без конца выпрашивал на кино и на мороженое. А у Шурки дома часто бывало так: сорок копеек на краю стола и записка: «Пообедай сам».
Копейки без остатка шли в общую кассу, но Лёша заботливо подкармливал Шурку колбасой, булкой с маслом и пряниками.
И долгожданный день наступил. После уроков два приятеля забрались на чердак соседнего дома. Из чердачного окна, выхватывая друг у друга из рук пупырчатую на ощупь драгоценную тяжесть, они совершали открытие за открытием...
Решено. Завтра же отправить письмо — пусть высылает бинокль.
С этой мыслью Шурка и уснул.
Сочинение письма отняло неожиданно много времени. Когда писал открытку сестре — много не раздумывал. А тут заедали сомнения — то грамматические, то по существу дела.
Шурка вздыхал: вот бы можно было передавать мысли на расстояние, из головы в голову...
«Лёша, здорово!» — написал он на самом верху страницы. После долгого размышления появилась вторая строка:
«Лёша, тут здорово!»
Шурка прочитал обе строки и рассердился. Не успел начать, а уже не поймёшь, где «здоро́во», а где — «здо́рово». Крупно, с нажимом он поставил ударения.
Однако, как тут здорово — Шурка выразить не умел. Великолепие мира стояло у него перед глазами, но не желало заталкиваться в письмо. Тогда он вздохнул и прибавил:
«Но я без тебя скучаю».
Это Лёшка почувствует! Сам небось тоже скучает. Ладно, пора переходить к делу.
«Лёша, пришли мне в посылке наш бинокль, - Очень нужно. Тут не пропадёт. Я назад привезу и не поцарапаю. Честное слово».
Шурка остановился, задумался. Посылка-то не письмо. Посылки по документам получают. Кажется, паспорт надо?
Шурка пошёл искать Лайне Антсовну.
Как два серьёзных человека, они обсудили со всех сторон возникшую трудность. Решили, что посылка должна идти на имя Лайне Антсовны. Так надёжней. Она получит и отдаст Шурке.
Всегда бы так можно было говорить со старшими!
Генкино поражение оказалось важным событием в жизни второго отряда. Когда наутро, в виде опыта, Брыкин попытался обидеть Вадика, самого тихого и маленького во всём отряде — Вадик сжал кулачки, сощурил глаза и предупредил:
— Что, тебе мало было? Мы ещё добавим!
Брыкин вздрогнул от этого неожиданного
«мы». Он обожал слово «мы», когда с подчинённой оравой шёл «брать за жабры» кого-нибудь. Но вот дело обернулось так, что «за жабры» могут взять его самого.