— Прапорщик — воинское звание. Наемник — э… нанимаюсь за деньги выполнять разную работу.
— Военный, — голос явно теплеет. — Как ты сюда попал?
— А где я?
— На Мутных.
Мутных? Что Мутных? До меня вдруг доходит. Мутные озера! «Продолжаем движение в направлении Мутных озер и альплагеря «Алаудин». Я всё-таки дошел до этих озер. Почти дошел. Кусок пути меня протащили. Вот этот пацан протащил. Тяжко же ему пришлось, во мне килограмм под сто!
— Ты не ответил!
— Через перевал. Восточный Казнок.
— Врешь! За перевалом никто не живет.
— Я не говорил, что я там живу. Я там прошел.
— Докажи.
— Там были записки. Они в моей горке.
— В чем?
— В куртке, — надо же, что такое «горка», он тоже не знает.
— Там были бумажки, но они размокли.
Доверие почти рядом. Напрягаю память.
— «Группа под руководством…», — дальше цитировать не приходится, пацан опускает арбалет. Фамилия ему явно знакома. Но слабость проскальзывает лишь на мгновение. Стрела опять смотрит мне в лицо.
— Ладно, не врешь. Куда ты шел? И зачем?
Первый критический. Сказать правду? Или? Блин, а ведь я их подставляю! Если за мной придут джигиты, то этого парнишку они не пожалеют. Его арбалет и даже алабай против автоматов — слабый козырь…
— Сколько я был в отключке?
— Почти два дня. Так зачем?
— За мной гнались бандиты. Прижали к горам. Пришлось уходить. Боюсь, что я тебя подставил, они могут прийти за мной следом.
— Я умею обращаться с шаками!
Непонятное слово, но смысл, кажется, ясен.
— Всё зависит от количества. Как тебя зовут?
— Санька.
— Ты знаешь, чьи записки были на перевалах?
— Папины.
— Значит, я обязан жизнью не только тебе, но и твоему отцу. Я привык возвращать долги. Может, ты позволишь хотя бы одеть штаны?
— Одевай, — он машет рукой, — только к пушке не дергайся. Впрочем, патронов в ней нет, — и без всякого перехода, — жрать хочешь?
Мальчик встает и протягивает мне котелок. И тут до меня доходит. Это не мальчик. Это девочка! Даже девушка, лет пятнадцати. Короткая стрижка, одежда свободного покроя, скрывающая фигуру, дочерна загоревшее лицо... А в хижине полумрак. Понятно, почему я ошибся. Но сейчас, когда она стоит ближе, ее выдают глаза. Нет, глазищи! Синие глазищи на пол-лица каждый. Молодая красивая девчонка, ростом метр шестьдесят и в сорок пять кило веса. Она притащила меня в кош?! Ничего себе!!!
Пробую варево. Бульон с кусочками мяса. Вкусно! Немного необычно, но вкусно. Девчонка присаживается напротив.
— Что за мясо?
— Шаки.
Секунду врубаюсь. Потом меня чуть не выворачивает.
— Люди?
— При чем тут люди? Шаки!
— Бандиты? Ты называла этим словом бандитов!
Санька непонимающе смотрит на меня несколько секунд, а потом заливается смехом. Не вижу ничего смешного, но понимаю… что ни хрена не понимаю, но похоже, ем не человечину!
Ой не могу! Ой, держите меня семеро! Он решил, что я его человеческим мясом кормлю! Ну, приколист! Это же надо! Вот ведь додумался! И где бы мы его брали? Надо все-таки ему объяснить.
Сквозь смех выдавливаю слова:
— Шаки — это одичавшие собаки. От слова «шакалы». Только для шакалов они великоваты, потому «шаки». На отары нападают. На нас наскочила стая четыре дня назад. Десять штук. Мы их убили, теперь в Лагере много мяса. Бульон не из них, у меня сушеное есть на случай болезни.
— А почему?..
— Бандитов здесь нет. Но старшие часто о них говорят. Называют «шакалами». Поэтому я их так и назвала. Мы немного иначе говорим, чем старшие. Многие слова сокращаем. И слова из таджа используем, а не только из руса. У нас же не только русы. Таджей много. И балты есть. Даже два франка и пять спанов!
— Кого?
— Испанцев, — выговариваю старательно, мне это слово всегда плохо давалось.
— Понял. Франки — французы, балты — литовцы какие-нибудь, таджи — и так понятно. А откуда вы вообще здесь взялись.
— Потом, ты ешь давай! Или тебя шаки не устраивают? Могу шурпу из двухвосток сварить!
— Из кого?!
— Из двухвосток. Насекомые такие, летом их здесь много, вот ими и питаемся на пастбищах. Голову и хвосты ядовитые обрубаем, а остальное варим. Потом процеживаем — панцири на зубах противно скрипят, а внутри уже ничего нет, всё выварилось…
Ох, не то я говорю, мой бравый военный опять с лица сбледнул. Чего-то в нашей кухне ему не нравится. Надо же, нежный какой! Шаков не ест!.. А нет, ест! Вот это другое дело. Даже вопросы опять задавать начал.