Джоан болтала о своем ранчо и как они тут в конце концов все обустроят. Показывала, где что будет. Мой чертов конь все пытался споткнуться, проверяя, сможет ли он слегка освободиться от моей хватки, чтобы потом швырять меня туда-сюда всю дорогу. Какое-то время я ехал рядом с Улкой. Порывшись в сумочке из светлой кожи, пристегнутой на ремешке к ее запястью, она достала сигареты и, пригнувшись, протянула одну мне, а затем после нескольких неудачных попыток даже ухитрилась поднести мне огня. Мы молча, с идиотским видом, улыбнулись друг другу. Ее тяжелые груди упруго колыхались под грубой джинсовой тканью. Классический нос блестел. Однако вскоре мне пришлось с ней расстаться – мой конь из легкого галопа вдруг резко пустился вскачь. Похоже, легкий галоп ему был не по вкусу. Он постоянно норовил то резко отпрянуть назад, рискуя сломать мне хребет, то вдруг несся как угорелый. Так что скучать мне не приходилось. Тут вдруг все, по предложению Гленна, направились по каменистой низине к дальней рощице. К счастью, мой конь наконец-то начал воспринимать меня чуть более всерьез. Мы растянулись по равнине. Дэна оказалась впереди с Гленном, сгорбившись и припав к шее кобылы, а может, еще и уцепившись за седло – мне были видны только ее светлые штаны. Джоан ехала на полкорпуса впереди меня, слева.
Внезапно Улка Этланд-Макгрудер жутко, пронзительно взвизгнула. Лошади мгновенно среагировали на ее крик. Мой коняга взвился на дыбы и так же резко опустился. С трудом удержавшись в седле, я тут же пришпорил его, рванулся вперед и успел подхватить Дэну, уже сползавшую со своей кобылки, и усадить обратно в седло. Гленн поскакал влево. Поглядев ему вслед, я увидел, что конь Макгрудера как бешеный скачет прочь, волоча за собой, словно тряпичную куклу, безжизненную фигуру, которая сначала подскакивала на камнях у его задних копыт, а затем выскользнула из стремени и осталась неподвижно лежать, расцвеченная кое-где красными пятнами. Улка спешилась, снова взвизгнула, бросилась, спотыкаясь о камни, к распростертому на земле Вэнсу и упала подле него на колени. Я тоже соскочил на землю и привязал своего необузданного скакуна к низкорослому кустарнику. Кобылка Дэны внезапно отпрянула и рысцой направилась к дому. Джоан, натянув поводья, развернулась и поскакала следом за Дэной. Я подбежал к телу. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять – все кончено. Я помог Улке подняться на ноги и повел ее прочь. Ее буквально сотрясала дрожь.
– Он просто наклонился вперед и выскользнул из седла, – едва слышно вымолвила она с чуть заметным акцентом. – Выскользнул, а нога застряла. О Боже! – Улка рухнула на колени и закрыла лицо руками.
Тело подвезли к дому Барнуэзеров и переложили в санитарную машину. Быстро выполнили необходимые формальности. Мы все признали, что Макгрудер неважно выглядел с утра. Улка сказала, что у него расстроился желудок, и он не спал ночь. Ее уложили в спальне Джоан и оставили под присмотром хозяйки и Дэны. Затем сообщили о происшедшем профессору. Он заявил, что приедет в Феникс в воскресенье утром и увезет дочь в Сан-Франциско. Там же состоятся похороны. Адвокат Макгрудера также был поставлен в известность. Поблизости уже рыскали репортеры, некоторые из них в ожидании информации с раздраженным видом сидели в своих машинах.
Я находился в тени террасы с Гленном Барнуэзером. Он то и дело качал головой и повторял: «Какой ужас, какой ужас!» – а потом наливал себе очередную порцию крепкого бурбона.
– Все у него было, ему бы жить да жить! – произнес я.
– Боже, видели бы вы его домик на Гавайях! Теперь, как я понимаю, он принадлежит Улке. Знаете, почему ей так паршиво, что это произошло именно сейчас. Вчера перед сном я решил немного прогуляться. Я вчера перебрал, и, если бы сразу лег спать, меня бы просто вырвало. А ночью звуки так разносятся! Они жутко ссорились. Прямо-таки орали друг на друга. Слов я не разобрал. Долго они ругались. И по-моему, не она начала. Может, это вообще была их первая ссора. Мне так показалось, что Вэнс был виноват. Возможно, он и сам это чувствовал. Судите сами: мужчина женат всего два месяца и вдруг проводит всю ночь за покером, когда дома в постели его ждет такая штучка. Ей трудно понять, что ему необходимо было встряхнуться.
– За покером?
– Ну да, в городе, в клубе, в прошлую среду. Такие партии в покер на всю ночь – дело обычное, раз в месяц их проводят. Он просадил около двух тысяч. Кое-что и мне перепало. Я бы, может, и больше урвал, но под конец он отыгрался.
Когда бережно выстраиваешь какую-то схему и все детали подогнаны как нельзя лучше, а кто-то вдруг вышибает фундамент из-под всей конструкции, приходишь в бешенство. Хочется просто вцепиться в свое сооружение, чтобы не дать ему развалиться.
– Неужели он играл всю ночь? – спросил я, всматриваясь в это большое красное и серьезное лицо, тщетно пытаясь отыскать на нем малейшее свидетельство неискренности.
Гленн понимающе ухмыльнулся:
– Уж рассвело, когда мы закончили, Макги. Понятно, что это удивит кого угодно, стоит только взглянуть на его шведскую женушку. Может, бедняге Вэнсу просто нужна была передышка. Нелегко ему, видно, с ней приходилось.
Моя башня, такая замечательная, рухнула. Вот к чему может привести предвзятость в отношении к человеку, которого недолюбливаешь. Из-за чего же они ссорились? А то, что я подслушал за кактусами? Это тоже о той ночи в среду? Может, он спрашивал ее, куда она уезжала в ту ночь. А она стала дразнить его своими мексиканскими дружками.
– А Улка ту ночь тоже провела в городе? – поинтересовался я у Гленна.
– Она собиралась на какой-то концерт. Джоан их обожает. Сначала коктейли, потом ужин и концерт. Я-то стараюсь пропускать их при всяком удобном случае. Все уже как будто было решено, но Улка вдруг отказалась, и Джоан отправилась одна.
– Может, Улка позже куда-то поехала? Они брали напрокат машину?
– Я одолжил им «корветту», которую подарил Джо. Но машина оказалась для нее слишком велика. И Вэнс даже интересовался, нельзя ли ее купить, чтобы поехать на ней в Сан-Франциско, отправив часть багажа на судне. Я-то был согласен, но мы не успели окончательно договориться. Она же новая совсем, всего-то пробежала около полутора тысяч миль. А Джо ее боится. Становится рассеянный, жмет на газ, ну и... боится, в общем.
– В ту ночь, в среду, они расстались впервые?
– Да, он ходил за ней как приклеенный.
– А много они на этой машине ездили?
– Да нет, мы им и так скучать не давали. Да какое это все теперь имеет значение?
Я пожал плечами.
– Вы правы, никакого. Пустая болтовня. – Мы поговорили еще о разной ерунде, потом он приготовил себе очередной бурбон и направился в дом. Я же прошел по тропинке к домику для гостей. «Корветта» стояла под навесом, с откинутым верхом. Взглянув на спидометр, я медленно направился к основному дому, весь во власти размышлений. Рассыпавшиеся кусочки моей теории неожиданно снова обрели смысл, и теперь я пытался заново отстроить всю конструкцию, нанизав ее на новый стержень. Невероятная догадка осенила меня внезапно, и от возбуждения и нетерпения "я едва сдерживался, чтобы не пуститься к дому бегом. Увидев в холле Дэну, я прошептал ей:
– Дорогая, никого не впускай вон в ту спальню. Под любым предлогом, можешь сочинить что угодно.
– Ты так странно выглядишь, мой хороший. Скажи мне – что случилось?
– Скажу, когда буду знать наверняка.
Войдя в спальню Джоан, я плотно прикрыл за собой дверь. В желтом кресле, с укутанными желтым пушистым одеялом ногами, в джинсовом костюме в обтяжку неподвижно сидела Улка. Ее опущенные вниз глаза покраснели. Совершенно безучастно, без тени удивления и беспокойства смотрела она, как я, ни слова не говоря, подтянул пуфик поближе к креслу и уселся прямо напротив нее. Какое самообладание! Судя по моим догадкам, могла бы и встревожиться. Мне пришлось напомнить себе, что она, в конце концов, всего лишь восемнадцатилетняя девчонка, и даже в округлости ее щек осталось что-то неуловимо детское.
Я сидел и молча смотрел на нее. Молчание иногда бывает более полезным, чем вопросы и угрозы, но, судя по всему, на нее оно не произвело ни малейшего впечатления.