Выбрать главу

– Я уже ревную тебя к этим несчастным львам! Ну, раз меня любишь меньше, так помоги хотя бы просто дожить век счастливо, – улыбнулся Миша и, подхватив жену, закружил ее по площадке. Санька громко захохотала и принялась отбиваться. – Будь всегда рядом, милая! – произнес он, поставив ее на землю, и чмокнул в губы.

– Конечно, сильно люблю тебя, глупенький, – Санька чмокнула его в ответ, и, хихикая, они зашагали домой.

Ленинград восстанавливался, восставал из руин, лечил былые раны, и менялся до неузнаваемости. Большинство разрушенных зданий отреставрировали, выбоины на дорогах заасфальтировали, и вроде бы работы было еще непочатый край, но Саньке даже стало казаться, что город всегда был такой чистенький и аккуратненький, словно ни разу не видел фашистских бомб.

Они по-прежнему жили в коммунальной квартире, только теперь дядя Павлик, предоставив комнатку молодым, уходил на ночь в кухню. Он так и не женился, хотя Санька не раз приводила потенциальных невест на ужин. Где она их брала – дядя Павлик не смел задумываться. Санька с ее бойкостью могла познакомиться, где угодно и с кем угодно.

Дядя Павлик работал на заводе, Миша служил в части, Санька оканчивала педагогический институт. Жили дружно, от зарплаты до зарплаты, Санькину стипендию копили на ребеночка.

Детей у них не было. Сначала не хотели, потом захотели, но ничего не выходило. Санька расстраивалась – видать, сказалось ее детство, в снегах проведенное, или Мишкино партизанье… Сколько она знала таких, отвоевавших – ни детей, ни внуков, соответственно – все война погубила.

Хотела пойти к врачу и не решилась. Не хотела слышать приговор, и плюнула на все. Как судьба распорядится, так и будет.

И судьба распорядилась – выдала им душной июньской ночью пятьдесят пятого четырехкилограммового кричащего Женечку.

– Ого-го, богатырь! – радовался дядя Павлик, встречая Саньку при выходе с роддома и заглядывая в конверт. Розовощекий мальчуган крепко спал, причмокивая губами. – И ведь в кого?

Санька оглядела изрядно поправившегося за время их семейной жизни Мишу и хмыкнула.

Зажили вчетвером. Дядя Павлик оказался прекрасным дедушкой, и все свободное время возился с внуком. Санька училась в аспирантуре – научный руководитель требовал неустанной работы, и она с ног сбилась, поднимая сына и между делом бегая в институт, а вечерами работая над текстами.

Маленькая комнатка не предполагала такого количества народу, и народ заходился от тесноты. Скандалы возникали все чаще – Миша совершенно не помогал по дому, а Санька уставала разрываться на две части. Но ведь могла бы и не идти в аспирантуру, кто ж просил, а с ребенком он и сам не успевает – работа не ждет… Дядя Павлик, зная, что последует дальше, махнув рукой, шел во двор покурить, а молодые ссорились, доходя до крика, пока на крик не переходил мирно спящий Женечка. Смущенные родители тут же замолкали и с обеих сторон неловко начинали качать кроватку, словно извиняясь перед сыном за свое поведение.

Женечка рос здоровым, розовощеким и смышленым мальчиком. Санька гордилась сыном и уже представляла себе, как он пойдет учиться в школу, которую она оканчивала сама. Как покажет ему кабинет, который обустраивала своими руками, и Актовый зал, в котором они встретились с Мишей, и класс, где работала вожатой. Ей не удалось побыть со школой столько, сколько она хотела, но теперь появилась возможность отдать туда сына – уж он-то будет лучшим учеником, будет тем самым, кому передаст она цепочку… Но в год, когда Женечке исполнилось три, а Санька защитила кандидатскую, произошло сразу два события.

– Меня переводят. В Приморье, – придя с работы, на одном выдохе выпалил Миша, усадив Саньку перед собой. Он долго готовился к этому разговору – знал, как трудно будет жене смириться с этой новостью.

Санька округлила глаза и ответила не своим голосом:

– Я беременна.

На Дальний Восток уезжали со скандалом. Санька кричала, что военнослужащим с беременными женами положены послабления, и никуда она не уедет от своих львиных голов. А Миша кричал в ответ, что выплаты обязательно будут и это все послабления, и она уже не маленькая, чтобы держаться за какие-то там головы, а взрослая замужняя дама, и если она сейчас же не соберет вещи, то Миша увезет ее в чем есть – в ночной сорочке и тапочках на босу ногу. Дядя Павлик, зажав голову руками, ушел к соседям, а Санька, всхлипывая, произнесла:

– А если с Ленинградом опять что-то случится? А меня рядом нет.

Миша где-то слышал, что от детских страхов сложно избавиться, и его сердце сжалось. Он устало прижал всхлипывающую Саньку к себе.

– Все будет хорошо, Шустрик. Мы обязательно вернемся в Ленинград, только позже. А там море, и климат не такой суровый. И Женечке будет очень хорошо. И Оле тоже.