– Это точно, – кивнула головой учительница истории и тут же стушевалась, когда Санька кинула на нее пронзительный взгляд.
– Мы требуем не только исключения Горского, но и Вашего сознательного исправления. И что бы Вы там ни говорили, мы просим, чтобы Вы… – математичка нервно сглотнула и покосилась на дверь, словно проверяя, нет ли там посторонних лиц, – самолично отказались от классного руководства. «И от ведения литературного кружка», —быстро произнесла она.
Санька открыла и тут же закрыла рот. Она даже не успела сообразить, что происходит, как математичка вынула из папки лист бумаги и продемонстрировала его классу. На нем значился какой-то текст, и внизу виднелись размашистые подписи. Так…
Как в тумане Санька поднялась из-за парты и, пытаясь удержаться на ногах, подошла к кафедре. С силой она вырвала листок из цепких длинных пальцев.
«Мы, учителя городской средней общеобразовательной школы № …, просим Вас отказаться от классного руководства…»
Ровно 22 подписи снизу. Надо же, с расшифровками. Тут и учитель труда, такой милый дядечка, помогавший ей двигать шкафы в кабинете, и англичанка, от которой никто дурного слова не услышит, и физкультурник… И даже учителя начальных классов – им-то какое до нее дело? Санька почувствовала, как кружится голова, и земля уходит из-под ног – что-то совсем не вязалось в ее мозгу.
Все, все против нее. Она посмотрела на притихший класс и увидела перед собой стыдливо опущенные головы. Трудовик смотрел в окно, старательно избегая ее взгляда. Англичанка что-то озабоченно искала в сумке, а историчка аккуратно положила голову на руки, всем видом показывая, что хочет спать. И эти цирковые артисты вправе исключать из школы детей?
Санька перевела взгляд на кафедру, где, замерев, стояли две клуши, и подумала, что Анна Степановна с математичкой-змеей не так плохи – они хотя бы не постеснялись выразить свои чувства открыто.
Напряженность обстановки и тишина были такими, что Санька слышала, как гулко бьется ее собственное сердце. Педагоги молчали как один – в страхе и ожидании реакции той, кого они готовы были выдворить из этой школы. Ей того и хотелось – хлопнуть дверью и прорыдать весь вечер на плече у Миши, но потакать было не в ее интересах, и она заставила себя собраться с духом.
Словно специально – тишины она не нарушала. Безмолвие никогда не подводило ее на сцене – не подвело и сейчас. Они ждали. Ждали и боялись, хорошо помня поговорку «затишье перед бурей».
– Вы хотели, чтобы я Вам рассказала историю, – наконец, тихо и утвердительно произнесла она и краем глаза заметила, как вздрогнул подбородок математички. – Очередную историю. Я сделаю так, как вы просите.
Санька медленно прошлась по классу и остановилась. Кое-где зашевелились, исподлобья посмотрев на нее.
– Очень давно в одной стране родился мальчик, который рос самым обыкновенным ребенком, – она начала очень тихо, но в звенящей тишине собственный голос показался ей нетерпимо громким. – Играл на улице, ходил в детский сад, купался в речке. От других детей он отличался тем, что семья, в которой он рос, его не любила. Его обижали, а чаще – просто не замечали. Наверное, поэтому, не получив должной любви к себе в детстве, он не смог передать ее другим людям.
Санька вздохнула, нахмурила брови, словно о чем-то вспомнив, и тряхнула светлой головой. Педагоги по-прежнему не шевелились, только теперь некоторые подняли головы и с интересом взирали на нее.
– Он всегда был отличником, и его хвалили в школе, – продолжила она. – И, конечно, все думали, что у него большое будущее. Будущее у него в общем-то было неслабое, но какое же ошибочное мнение вызывал он у школьных наставников…
Мальчик вырастал, и уже превратившись в юношу, предавался мечтам о власти. Он много учился, но не для того, чтобы сеять добро с помощью этих знаний, а для того, чтобы мир, который он познавал, сосредоточить в своих руках.
Во взрослом возрасте он добился своего. Он собрал многочисленную армию, был отличным оратором и обладал несомненной харизмой. Ему подчинялись, его не смели ослушаться, его – боготворили. Разъезжая в натертой до блеска машине, пожимая руки и улыбаясь первым главам государств, он уже знал, что все они обречены на гибель.