Александра Семеновна по-прежнему много работала, активно занимаясь внеклассными делами. Ее литературный кружок был признан одним из лучших в дополнительном образовании города, а на открытые уроки русского языка выстраивалась очередь. Александру Семеновну приглашали на педагогические съезды и выбрали депутатом в городской совет, к чему она восторгом не воспылала, но согласилась – хуже-то не будет.
Она никогда не интересовалась политикой и в отличие от многих других людей спокойно относилась к встречам и разного рода собраниям с «верхушкой», не сумев забыть шоколадные конфеты в голодные годы. Это было частью ее работы, и Александра Семеновна относилась к ней так же прилежно, как и к работе в школе. Надо – съездит. Надо – выступит с докладом. Без энтузиазма, конечно, но выступит, а если надо, то и энтузиазм покажет.
Зазнаваться было не в ее интересах, и к наградам она относилась так же легко, как и к славе. Она ни на секунду не забывала об обещании, данном себе и львиным головам еще в юности, и усердно выполняла свою задачу. Значки, медали, дипломы, выданные ей правительством, значили для нее гораздо меньше, чем грамота районного конкурса стихов, врученная ее ученику. Его радость была ее радостью, его успех был ее успехом.
– Несерьезно Вы как-то относитесь к награждениям, Саша, – качала головой старенькая директор школы, как две капли воды похожая на Серафиму Антоновну. – «Народного учителя» дают, а Вы на вручение ехать не желаете, разве так поступают?
Так действительно не поступали, и вся школа пребывала в чрезвычайном недоумении – на всю страну таких наград раз-два и обчелся, а их завуч отказывается от поездки.
У Александры Семеновны были на то свои причины. Ниночка и новоиспеченная жена Максима – Марья одновременно ждали появления новых детишек, и бабушка, помня о первом опыте Женькиной жены, находилась в тревоге.
Вручение проходило в Москве, и дети с трудом заставили ее сесть в поезд, решив заодно сплавить не менее взволнованного отца. Миша сидел в зале, с нетерпением ждал выхода жены на сцену, не переставая думать о том, что в каком-то журнале прочел о появлении на Западе беспроводных телефонов, которые можно носить с собой куда угодно и где угодно. Он не любил «империалистов», но вещь ему понравилась, и в тот самый момент она бы очень пригодилась для звонка сыну.
Вечером, в зале, где проходил по случаю пышный банкет, и народ уже выходил из-за столов, чтобы вдоволь натанцеваться, к Александре Семеновне подошел молоденький официант и тихо сказал, что ее вызывают к телефону по срочному делу.
Она вскочила из-за стола так резко, что опрокинула на новый болгарский костюм сливовое вино, а на Мишину форму – тарелку с закуской, но, даже не обратив внимания, кинулась в служебную комнату.
– Мишенька, мальчики! – завопила она во всю мочь, когда Миша подоспел следом, вытирая полотенцем жирные следы от копченой колбасы на брюках. – Толстые, здоровые! С разницей в пять часов! Трое!!!
Миша так и сел на низкий столик, на котором стояли грязные тарелки с остатками печеного мяса.
«Толстые мальчики» и не подозревали, что в тот вечер в честь их рождения поднимали тосты первые лица страны, а их боевая бабушка, несмотря на то, что все это время тайно надеялась на рождение хотя бы одной внучки, до самой ночи танцевала лезгинку с не менее веселым дедушкой в военной форме с жирными пятнами.
Радовались и громко отмечали в Кремлевском дворце, шумно праздновали в тесной комнатушке ленинградской коммуналки, а по всей стране, тяжело дыша и заглядывая во все щели, медленными, но большими, неуклюжими шагами наступала, надвигалась «перестройка», призванная перевернуть и вытрясти до дна советскую махину со всем ее содержимым. Девяностые были совсем рядом, и Александра Семеновна, вливая в себя уже пятый бокал с вином, даже не подозревала, что ее подстерегают новые испытания.
Изменения дались трудно. Завод, на котором работал Женя, обнищал, и сын, поднимавший троих мальчуганов, оголтело кинулся в бизнес. Сообразительный Женя оказался преуспевающим бизнесменом: открыв свое дело по продаже яиц, он выжал из него три торговых точки, раскрутил продукцию, обзавелся своей «крышей» и собственным пистолетом. Ниночка плакала, что «не ровен час Женьку убьют», а Александра Семеновна, успокаивая любимую невестку, старалась не вмешиваться – взрослый мужик, раз сунулся – значит, чего-то понимает. Как и прежде, она вновь отличалась тем, что не страдала в эпоху перемен, а стремилась выжить и вселяла надежду в других.
– Может, и неплох он, бизнес-то этот, – задумчиво говорила она Ниночке, собирая близнецов на прогулку. – Квартиру скоро купите, детям одежку новую каждый день таскаете… Не на заводе же за куски мыла работать. Ну а риск. «Он всегда есть», —произнесла она, внезапно вспомнив, как неслись они с Мишей по Невскому в бомбоубежище. По привычке зажмурила глаза – где-то рядом с воем пронеслись огромные самолеты.