И дядя Павлик в задумчивости замолкал.
– Я обещаю вам, львиные головы, передать все, что знаю, новому поколению. Память будет жить в его сердце, – клялась Санька поздним октябрьским вечером. Львы мудро и молчаливо взирали на нее, выпрямив каменные спины. – Я обещаю Вам и обещаю себе.
И с еще большим упорством принялась она подтягиваться по русскому.
В середине осени в «мальчишечьей» школе намечался литературный вечер. Санька к нему почти не готовилась – за эти годы она выучила и рассказала столько стихов, что впору сборник издавать. А потому на репетицию перед выступлением не пошла – занималась уроками. Санька даже не заметила, как стемнело, а когда посмотрела на часы, ахнула: до начала концерта оставалось десять минут.
Прибежав за кулисы, она едва успела отдышаться, как ее тут же вытолкнули на сцену.
Подмостки были ярко освещены, и зал тонул во мраке. Постепенно глаза привыкли к свету, и Санька, присмотревшись, заметила, что свободных мест в зале нет. На нее заинтересованно глядели притихшие, наверняка голодные, плохо одетые ребятишки; вихрастые мальчуганы и томные длинноволосые одноклассницы; члены совета дружины, уставшие учителя, строгая администрация, работники столовой и даже технички. В одном из рядов мелькнуло очень знакомое лицо, но Санька не обратила внимания – ученики обеих школ собрались на концерт. Она не без удовольствия отметила, что ее имя на афише наверняка сыграло роль, ведь сейчас все с нетерпением ждали, когда же она начнет читать.
Санька любила благодарную публику, и, по обыкновению серьезным взглядом обведя зал, слегка улыбнулась, бойко вскинула голову и с удивлением для себя самой объявила:
– Корней Чуковский. Мойдодыр.
Зал зашумел, засмеялся. Санька заметила, как улыбка тронула суровое лицо директора.
– Кавалерова, ты спятила? – раздался из-за кулис приглушенный голос Вени Сапогова, режиссера самодеятельного театра. – У нас – Некрасов!
Но Саньке хотелось повеселить публику, этих голодных ребятишек – ее слушателей, пришедших сюда в холод и дождь. И она, еще раз тряхнув светлой головой, звонко произнесла:
Одеяло
Убежало,
Улетела простыня,
И подушка,
Как лягушка,
Ускакала от меня.
Со всей искусностью лягушки Санька принялась скакать по сцене. Зал зашелся в хохоте.
Я за свечку,
Свечка – в печку!
Я за книжку,
Та – бежать
И вприпрыжку -
Под кровать!
Заметив на сцене слегка потертый стул, Санька быстро запрыгнула под него, надеясь, что юбка не задралась до ушей. Зрители шумно захлопали. Какой-то малыш взвизгнул в первом ряду и со смеху выпал в проход.
Все предметы, которые только можно было найти на сцене, Санька задействовала в своем чтении. Она вскакивала на стул, залезала под стол, ложилась на пол, крутила в руках мячик, голосом бабы-Яги разговаривала с тряпичной куклой и танцевала гопак с бутафорской метлой. Санькина фантазия была неудержима, и хохот зрителя лишь сильнее раззадоривал ее. За кулисами ругался Веня, но его быстро заткнули другие артисты, которые тоже надрывали животики.
Давайте же мыться, плескаться,
Купаться, нырять, кувыркаться
В ушате, в корыте, в лохани,
В реке, в ручейке, в океане, -
И в ванне, и в бане,
Всегда и везде -
Вечная слава воде!
-Вечная слава воде! – еще раз повторила Санька и картинно вскинула руки вверх.
В зале поднялся шум. Задвигались стулья, тут и там слышались крики «браво». Вытирая платочками слезы, зрители аплодировали стоя.
Санька несколько раз поклонилась и уже собралась убегать с подмостков, как вдруг увидела, что из-за кулис ей машут руками и пальцами указывают на зал.
Она обернулась и увидела молодого человека, неловко стоящего возле ступенек и протягивающего ей скромный букетик цветов. Это его лицо показалось столь знакомым. Санька вышла на авансцену и ахнула на весь зал.
Мишу Алексеева она не видела с сорок второго года. Его отправили в эвакуацию с третьей волной, и Санька помнила, как не хотелось ему уезжать. Наверное, как у тысяч детей того времени, их судьбы были удивительно схожи – Мишин отец погиб на передовой, мать умерла в эвакуации. Миша сбежал под Сталинград, к партизанам, и даже получил два ордена при выполнении заданий. После войны он жил в Москве, в стареньком общежитии, работал на фабрике и учился в дышащей на ладан вечерней школе, а теперь вот приехал в Ленинград.