- Почему вы так часто меняете жён?
- Жён?
- Ага. И куда вы их деваете?
- Да с чего ты взяла? Я абсолютно не женюсь. Я был женат всего один раз, в 64-м году. Все!
- Но ваша слава Синей Бороды...
- Сильно преувеличена. Нет, женщины, конечно, играли роль в моей жизни... Женщины! Они вообще управляют жизнью. Все зависит от них. Они разворачивают всю игру по-своему, как им удобно, и мы вдруг с удивлением замечаем, что нами распорядились.
- Островой объявил, помните: «Написал стихи о любви, закрыл тему». А как у вас с этим делом?
- С каким именно? То, что я ушёл из большого секса, - общеизвестно. Сообщил об этом вовремя, правда, ушёл поздно.
- А любовь? Давайте вообще поговорим о любви...
- Что ж любовь... Вы что хотели? - это к грязноватому юноше, нетвёрдо подошедшему и бессильно севшему на пол у ног Жванецкого, с диктофоном в слабеющей руке. — Вы кто?
Юноша: - Да я так, просто посижу тут…
М.Ж.: - Нет, тут сидеть не надо.
Юноша: - Да я не помешаю, посижу просто так…
М.Ж. - Я никому интервью не даю. Я разговариваю с дамой. О любви. (Грязный юноша уходит.) Ну, так чего ты хотела? Мне пятьдесят девять лет, и этот ещё... сбил кайф совсем. А любовь — это работа. Это такой тяжёлый труд. И большое несчастье. Любовь в основном несчастье, потому что ты теряешь человеческий облик, если по-настоящему...
- Кому вы рассказываете!
- Ну о чем говорить. Знаешь, мне друг один сказал: на страсть я, говорит, даю тебе полтора года, а на любовь — семь лет. И оказался прав. Семь лет несчастья и изнурительной работы.
В то время Михал Михалыч еще не был женат на Наташе и считал себя вообще человеком одиноким. Я, говорит, трушу по ночам: куда звонить, если что, куда бежать... Хотя Наташа, с ее юной прелестью и преданностью пожилому, пожившему, умному как черт, не очень красивому дядьке с четырьмя детьми от разных женщин в разных городах и странах, - уже несколько лет была рядом, к ужасу и гневу своих родителей.
Наташа опровергла теорию семи лет. Их сыну 23, а они до сих пор вместе. Видимо, это и есть один из "эпохальных романов", которых, по словам Жванецкого, у него в жизни было два.
- А первая любовь, первая женщина? - не в моих правилах задавать такие вопросы, но я чувствовала, что здесь и сейчас можно, и даже нужно. Потому что любовь Жванецкого - это любовь поэта, она заслуживает внимания всегда, из нее, в сущности, соткана его жизнь.
- Первая женщина у меня была — путана. Одесса, портовый же город. Я студент, она чуть постарше. Говорила мне: «Рыбонька, зайдём в порт, если «Солнечногорск» пришёл, ты пойдёшь домой, если нет — пойдём вместе». И мы шли. Я все понимал, изводился, конечно, но никаких сцен, скандалов там ни-ни. Работа, не совсем обычная, но работа, со своими проблемами, в которых я даже не пытался разобраться. «Рыбонька, - говорила она, - подержи цветочки, мне надо зайти кой-куда на пару слов». Давала мне грандиозный букет, исчезала в каком-то доме, выходила действительно через две минуты, изодранная вся в лоскуты — и мы шли дальше. Я никогда ни о чем не спрашивал. Вообще никогда ни о чем не надо спрашивать. Я многому у неё научился и благодарен ей. Знаешь, Петя Тодоровский все правильно показал: проститутки хорошие, очень добрые бабы. Со своим кодексом чести...
После этого Миша сам бывал много и терпеливо ожидаем на разнообразной жилплощади, но навсегда сохранил это чувство к Женщине: радостную благодарность. Женщины, как и коммунисты, вдохновляли его.
Только порочному взгляду светских хроникеров и патриотичным комментаторам интернета может примерещиться, что Жванецкий – человек без принципов. На самом деле его жизнь подчинена своду правил, а в этом, по Марксу, главное условие свободы.
Мало кто так верен старым друзьям и старым врагам (и даже, в известном смысле, женщинам, которым он никогда ничего не обещал). Он не игрок, и не сдает тех, на кого делает ставку. Он беспомощен в быту, но не перечислить тех, кому он помог и помогает. Он предан своей Одессе, где осталась пара близких друзей, и море не везде изгажено, и есть бычки на Привозе и раки; Одессе, где только и можно писать главное. Он очень замкнуто работает, пишет огромными страшными буквами на обеих сторонах листа, и вариации этих тридцати трех букв составляют смысл и содержание его жизни. Ему мало что нужно, и уж совсем мало кто: теперь, когда не стало Вити Ильченко, старенькой мамы, которая ушла позже Вити, и Ромы Карцева - остались сын Дима, да Наташа, да Олег Сташкевич – бывший режиссер, мытарь-секретарь, да несколько одесситов.
Жванецкому задали однажды хороший вопрос (да я же и задала): есть ли в жизни нечто такое, над чем никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя смеяться? Оценка эксперта была по-своему замечательной: над старостью, болезнью, голодом, безнадежностью, доверчивостью, смертью, войной, преступлениями, бездарностью, заблуждениями, слабостью ума, верой, надеждой и любовью….