— Что это такое? — спросила Виола.
— Местный музыкальный инструмент, — сказал я. — Вроде бы здесь его называют цимбалами. Я собираюсь освоить его. В конце концов, в чужой стране жить — чужой обычай любить.
Мы принялись импровизировать дуэтом.
— А я уже говорила тебе, что жду ребенка? — спросила она меня, не прерывая игру.
— Нет, ты даже не упоминала об этом, — заметил я, невозмутимо продолжая аккомпанировать ей.
Наконец я отложил молоточки и притянул Виолу к себе.
— Ты расстроился? — спросила она.
— Не расстроился, а растрогался, это же чудесная новость.
— Кстати, мне очень понравился этот город. Как ты думаешь, мы сможем здесь остаться?
— Я полагаю, это решать гильдии, — сказал я. — Но мы всегда будем вместе, куда бы нас ни закинула судьба. Это я тебе обещаю.
— Прекрасно, — вздохнув, сказала она.
Я обнимал ее, глядя на солнечный закат и морскую гладь, заполненную множеством возвращающихся рыболовных судов. Их было очень много.
— Слишком много.
— Что-то не так? — спросила она, когда я высунулся в окно, чтобы получше разглядеть их.
— Это не рыболовные суда, — сказал я. — Это, моя дорогая, венецианский флот.
АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
Какими бы достоверными ни казались первоисточники с подробными и восторженными описаниями давних событий, их точность остается сомнительной ввиду известной духовной способности человека придумывать — на основе полученных разными путями фактов или домыслов — самые противоречивые истории, которые размножаются, точно грибы, и порождают, в свою очередь, бесконечные копии, искаженные по тем или иным причинам рукой переписчика или новейшего интерпретатора, и все эти разнообразные интерпретации начинают жить своей жизнью, причем самые подозрительные из них претендуют на изложение вечной и непреложной истины.
Продолжая попытки подтвердить достоверность записок шута Теофила, я исследовал все возможные исторические источники того времени. Увы, шутовская гильдия преуспела в заметании следов. То малое, что мне удалось отыскать, состоит в основном из кратких упоминаний конкретных шутов.
Однако в Константинополе, несомненно, жили шуты, и для начала поисков следов шутовской братии в Византии, по-моему, лучше всего обратиться к трудам Никиты Хониата, современника Теофила. Лучше всего, на мой взгляд, замечательные труды этого историка представлены в книге «Город Византии. Хроника Никиты Хониата», которую перевел и снабдил подробными примечаниями Гарри Д. Магулис Эта работа была опубликована издательством Уэйнского университета штата Мичиган, и я добавляю свой голос к тем, кто с радостью встретил бы ее на книжных прилавках, хотя бы в виде простой книги в мягкой обложке.
Хониат, в отличие от историков древних (и наших) времен, беспристрастно описывал реальные события. Он не преследовал никаких корыстных целей и имел также здоровое недоверие к суевериям, повествуя о забавных случаях с людьми, во вред себе положившимися на предсказания. Обладая отменным остроумием, он вполне заслуженно и искусно высмеивал пороки. Неудивительно, что он познакомился с Теофилом, хотя беседы с Теофилом ни разу не упоминаются в Хронике. По крайней мере, он не упоминается там под этим именем.
Именно из трудов Хониата мы узнаем имена Чаливура и Цинцифицеса, узнаем и то, что император Исаак «восхищался непристойными и похотливыми песнями и обожал уморительных карликов… он привечал в своем дворце жуликов, мимов и менестрелей». Никита даже описывает подлинную шутку, придуманную Чаливуром, сохранив для нас один из немногочисленных примеров юмора давних времен:
«Однажды за ужином Исаак сказал: „Принеси мне соль“. Императорские наложницы и родственницы как раз исполняли восхитительный танец, и наблюдавший за ними Чаливур, остроумнейший из императорских шутов, возразил: „О, император, давайте сначала слижем соль с этих красоток, а потом уж посмотрим, стоит ли подсаливать остальное“. Все собравшиеся за столом мужчины и женщины встретили его шутку громким смехом; а лицо императора помрачнело, и гнев его смягчился лишь после того, как он наложил взыскание на этого шутника, ограничив свободу его высказываний».
Для лучшего понимания этой шутки следует ознакомиться с полезными сносками профессора Магулиса, где поясняется, что в греческом языке слова «соль» и «остальные» — соответственно halas и allas — являются омонимами. Понятно, что шут скаламбурил. Конечно, в переводе на иные языки такой каламбур практически теряет смысл, но если бы вы были греком, жившим в двенадцатом веке, то мгновенно ухватили бы соль, то есть в те времена подобная шутка убивала наповал.
Теперь вы понимаете, какое сложное ремесло перевод.
Я продолжаю изыскивать средства для точного перевода манускриптов, сохранившихся в ирландском аббатстве, упомянутом мной в комментариях к «Тринадцатой ночи», первому отчету Теофила. В комментариях к той книге я высказал предположение, что некоторые рукописи Теофила исчезли из аббатства вместе с Уиллом Кемпом и попали к Шекспиру после того, как Кемп стал актером в его труппе. Однако альтернативный способ такого попадания предложил Питер Тримейн, автор увлекательной и исторически точной серии детективов «Сестра Фиделма». Тримейн, являясь гораздо более знающим историком, чем я, любезно разрешил мне привести выдержки из его письма:
«Шекспир возможно, приобщился к этим документам благодаря Эдмунду Спенсеру (1522-1599), английскому поэту (написавшему знаменитую „Королеву фей“), который участвовал в завоевательных походах Елизаветы в Ирландию. В награду Спенсер получил три тысячи акров земли, конфискованной у ирландцев, причем часть ее конфисковали у моего прямого предка. Спенсеру отписали замок Килколман в северном графстве Корк, неподалеку от Донерайла. Замок Килколман расположен в нескольких милях к северу от городских владений Бэллиеля. Мой предок… скрывался в те времена в партизанском отряде под командованием Донала, незаконного сына Донала IX…
Насколько я помню, «Двенадцатую ночь» Шекспир написал около 1600 года. А в 1598 году мой отважный предок участвовал в атаке на замок Килколман. Его сожгли дотла в ходе хорошо подготовленного восстания против захвативших Корк англичан. Спенсеру вместе с его родственниками и сторонниками едва удалось спастись бегством… Он вернулся в Лондон, где вскоре и скончался из-за «нехватки средств к существованию», как писал Бен Джонсон.
Можно предположить, что, переживая тяжелые времена после побега из Ирландии, мистер Спенсер продал в 1598 году похищенные им из ирландского аббатства манускрипты Шекспиру, чтобы раздобыть денег на покупку хлеба насущного!»
Весьма вероятно, господин Тримейн, весьма вероятно. И как говорил сам великий Бард: «Об этом есть что порассказать».
Разумеется, Шекспир похитил эту строчку у Теофила.
БЛАГОДАРНОСТЬ
Я приношу благодарность Джессике Джонс, моему агенту, за поддержку моих детективных начинаний; Кейту Кахле, редактору, за его тонкую проницательность, дальновидность и отличную редактуру; сайту www.abebooks.com — за помощь в нахождении редких и полезных изданий; Питеру Тримейну — за то, что относится ко мне более серьезно, чем я того заслуживаю; Никите Хониату — за то, что он жил в те времена и вел свою Хронику; Гарри Д. Магулису — за его переводы на английский язык Хроники Хониата; обществу бесплатной юридической помощи — за предоставление мне творческого отпуска; моим коллегам-адвокатам — за то, что заменили меня на работе; моему сыну Роберту — за то, что вселил в меня молодой дух, и моей жене Джуди Доунер — за все на свете.