Всегда не хватало небольшого звена. То, что письмо не простое, Пушкин знал. Но что еще? Совсем недавно Вл. Орлов смог прочесть часть разорванного письма Пушкина к Геккерену: «2 ноября вы узнали от вашего сына новость, которая доставил вам большое удовольствие. Он сказал Вам, что я в замешательстве, что моя жена боится некоего письма, и что она теряет от этого голову. Вы решили нанести окончательный удар. Я получил… экземпляров анонимного письма, из тех, которые были разосланы, но т. к. это письмо было изготовлено с…я был уверен, что найду своего сочинителя и не беспокоился больше. Действительно, после менее чем З-х-дневных розысков, я обнаружил искусителя, непочтительно поставленного в затруднительное положение».
О том, что вызов Пушкина для Геккеренов был как удар с ясного неба, говорит хотя бы тот факт, что Геккерен обратился к Вяземскому, нарушая дуэльный кодекс о сохранении тайны вызова. Геккерен, плача, просил неделю отсрочки, а Пушкин дал две (14 дней), и не случайно.
Пушкин подозревал графиню Нессельроде, крайне не любившую поэта, но «посвященную». Уже по печати Пушкин понял, кто к нему обратился. И даже, возможно, знал, кем письма были написаны.
Сколько лет исследователи диплома ходили вокруг почерка Долгорукова, Гагарина, их слуг и т. д…. Каноническое указание Щеголева на Долгорукова парализовало свободу поиска. А кто конкретно написал диплом — известно! Только в 1974 г. был поставлен парадоксальный вопрос, из тех, которые неожиданно и открывают истинные пути, — а измененным ли почерком-то написаны дипломы?
Анализ 100 образцов почерка лиц, писавших на французском и обучавшихся в конце XVIII и начале XIX вв. по русским и французским прописям, показал наличие такого же типа почерка, что и в «дипломе». Присутствие в данном случае печатных и скорописных букв при высокой выработанности, среднем темпе и отсутствии поправок свидетельствует не «об умелом изменение почерка», а лишь подтверждает существование такого вида стилизованного почерка улиц, обучавшихся по прописям XVIII–XIX вв. (например, почерк декабриста Лунина!).
«Диплом» написан своим почерком, притом не рядовым[17]! Неудивительно, что его узнал не кто иной, как нарком Чичерин, работавший с бумагами в архиве МИДа еще до революции. Он и написал об том Щеголеву, но тот продолжал игнорировать информацию (позже стало известно, что Щеголев тоже из «посвященных»).
Это — барон Ф. И. Брунов. Вересаев в своих «Спутниках Пушкина» о нем сообщает, что карьерою своей вначале он был обязан своему красивому почерку, а затем своему стилю. С 1832 г. — при Нессельроде, который очень ценил его бойкое перо и поручал ему составление важных дипломатических инструкций послам за границу. Но он был не просто писарем. Около 30 лет (с начала 40-х до 70-х гг.) он был послом не где-либо, а в Лондоне, пережив в МИДе и Нессельроде, и даже Крымскую войну с Англией. Андреевский кавалер, а с 1871 г. — граф.
Не о нем ли говорила Блаватская, вспоминая о путях в Тибет и документах, хранящихся в Петербурге, о чем узнала от «одного почтенного лица, годами состоявшего в одном из русских посольств»? Индия — Тибет — Англия — русское посольство.
Блаватская достигла впервые Тибета осенью 1868 г. и пробыла там до конца 1870 г. (это время пребывания Блаватской в Тибете было установлено уже в наше время Джоан Овертон Фуллер). А в 1871 г. Брунов получает графство.
Уже говорилось, что в судьбе Блаватской принимал участие Голицын, родственник Александровского Голицына; теперь появился Брунов. И все они из «эры Пушкина». Вересаев заканчивает характеристику Брунова следующим: «Что он сделал для России полезного, я никогда не мог узнать».
И по печати, и по почерку Пушкин вполне представлял себе источник «диплома». Но встает вопрос: откуда Пушкин мог знать, что 2 ноября Дантес говорил отцу? Кто ему это сообщил? Ахматова предполагала (а она знала больше, чем написала), что информацию Пушкин получил от… П. В. Долгорукова. От того самого, которого считали и считают автором дипломов. Опять противоречие?! Ведь Россет говорил, что по почерку узнал руку Долгорукова (значит на конверте). А жена Долгорукова, которая с ним «разъехалась», рассказывала, что он сам говорил ей о себе как о «сердце интриги». Дантес даже собирался уже заграницей доказать, что письма — дело рук князя. Дело в том, что «дипломы» в конвертах Долгорукий разносил[18] и считал, что участвует в «пикантной истории», где он играет таинственную роль.
17
Ничего странного, что Пушкин в черновых набросках (разорванного) письма к Геккерну писал, что «…с первого взгляда (!) я напал на след сочинителя».
18
В 1860 г. Одоевский писал о Долгоруком: «Этот недоучившийся господин практиковался лишь по части сплетен, переносов анонимных писем и действовал на этом поприще с большим успехом: от них произошли многие ссоры и, между прочим, одна великая потеря, которую Россия доныне оплакивает». Впоследствии появились темные слухи о том, что в фабрикациях обвинений против Долгорукова и Гагарина принимали участие какие-то петербургские придворные круги (об этом есть упоминания).