— Э-эх, огонь-девка! — воскликнул кто-то из толпы и принялся хлопать в такт танцу, тут же к нему присоединились остальные, и если сначала смотрели только на медведя, то очень скоро его перестали замечать, все взгляды притянула к себе девушка с шалью.
Якоб-солдат тоже смотрел на танец. Он стоял, прислонившись к стене, и не сводил с девушки хмурого, тяжелого взгляда. И Эдин прекрасно понимал, в чем тут дело: Якобу не хотелось оставлять Милду одну, без своей опеки. Впервые с тех пор, как она появилась в цирке, им приходилось расставаться. А точно ли — надо?..
Взглянув случайно на верхний ряд неосвещенных окон, Эдин вздрогнул, увидев тонкий светлый силуэт. Леди Аллиель. Она стояла, склонившись к самому окну, и смотрела выступление артистов. Танец как раз подошел к концу, Милда остановилась и застыла, растянув за спиной шаль и нарочито дрожа в такт бубна, а Вудуду недовольно рыкнул, дескать, вот вам, теперь отстаньте от меня, наконец…
Недолго думая, а точнее, не думая вообще, Эдин прошелся колесом под окнами, мимо Милды, медведя и дядюшки Бика, а потом вернулся, тоже колесом, а перед хозяином вскочил на руки и точным ударом ноги выбил у него из руки бубен. Повесив бубен на одну пятку и колотя по нему другой, Эдин обошел хозяина с медведем, перекувырнулся на ноги, высоко подбросив при этом бубен, поймал его и картинно поклонился. Ему тоже захлопали и заулюлюкали.
Бубен свой, красивый, из крашеной кожи, дядюшка Бик берег как зеницу ока, и если бы Эдин, предположим, его разбил, то последствия были бы печальны. Но поскольку обошлось, и номер хорошо сработан, беспокоиться вроде не о чем. Однако дядюшка Бик смотрел хмуро. Он забрал у Эдина бубен и сказал сквозь зубы:
— Ты… это. Граф не хочет, чтобы ты тут представлял. Так что больше не шутовствуй, ясно тебе?
— Это еще почему? — простодушно удивился тот.
— А не твое дело, — тяжело, по-медвежьи посмотрел на него дядюшка Бик, — сказано, вот и исполняй.
А меж зрителей уже появился фокусник Димерезиус со своим расписным сундучком и радостно объявил, что великий волшебник Зальдии Восточной и Южной, а также Ледяных и Таханных островов покажет несколько своих самых неопасных чудес. Это было совсем маленькое представление, скромная плата за предстоящий ночлег. Артистам хотелось ужинать и отдохнуть в тепле под крышей, ведь завтра снова в путь.
Женщины под руководством тетки Меридиты накрыли длинный стол в кухне, выставили на него капустный суп с мясом, кашу и сыр, и молодое пиво — угощение, от которого текли слюнки. Граф пришел и сел с ними за стол, хотя он почти не ел, больше слушал. Особенно когда Джак принес гитару и стал петь одну песню за другой, то сам, то вместе с Милдой. А та девчонка-леди, как Эдин ни оглядывался, её дожидаясь, так и не появилась.
Когда наконец собрались расходиться, Меридита тронула Эдина за плечо:
— Ступай за мной, мальчик.
Она отвела его в каморку рядом с кухней, где на скамейке стоял деревянный чан с теплой водой.
— Сумеешь помыться, или помочь?
— Сумею, — закивал тот, предложение помочь не только удивило его, но и малость напугало.
— Ну-ну, — согласилась Меридита, — вот это тебе мыло, это — вытираться, а эту рубашку наденешь. Грязное здесь оставь.
Остро пахнущее мыло Эдин даже трогать не собирался, сразу отставил его подальше. Когда он помылся и выглянул из каморки, Меридита тут же зашла, крепко взяла его за руку, как маленького, и отвела по лестнице наверх, в небольшую комнату. Но там был — о чудо! — камин, узкий и высокий, в углу, и большая кровать, застеленная бельем.
— Спать будешь тут, — сказала Меридита, — а вот это рубаха для сна, не забудь переодеться, — она показала на сложенную рубашку, лежащую в изножье кровати. — Ты все понял?
Эдин немного дико взглянул на нее и кивнул.
Понял он, не дурак же. Только вот рубаха для сна — это еще зачем?
— Ну ладно, — с сомнением покачала головой тетка Меридита, она словно сама не понимала, чего это ей приходится возиться с этим невесть откуда взявшимся мальчишкой, — ложись, доброй ночи тебе.
— И тебе — доброй… — отозвался Эдин.
Она ушла, оставив его одного в комнате с постелью — с его постелью, на кровати, с простынями и тюфяком, с пестрым одеялом, с пологом у изголовья. Никогда до сих пор он так не спал! А угли в камине еще не остыли и переливались алым. Камин разожгли затем, чтобы он спал в тепле. Он один. Невиданное расточительство.