Эдин был счастлив.
Лордом быть хорошо. Даже ненастоящим. Просто замечательно!
В Вердене первым делом подъехали к Храму. Когда-то Эдин уже бывал тут вместе с дядюшкой Биком, тот обычно клал несколько монеток на алтарь и просил у Всевышнего удачи в делах, а потом давал монетку нищим у храмовых ворот. Надо сказать, несмотря на то, что скупой дядюшка Бик обычно трясся над каждой монеткой, город Верден им благоволил: здесь были неплохие сборы и почти никаких неприятностей.
Маленький худой священник — своим спокойным и пристальным взглядом он напомнил Эдину Графа, — выслушал Якоба, подвел Эдина к алтарю, на котором горел огонь и велел поднести к нему руки, потом удовлетворенно кивнул, видимо, разглядев в пламени что-то благоприятное.
— Ты, как и все мы, нуждаешься в защите и доброй помощи Всевышнего, проси ее всякий час и получишь. Мира тебе, сын мой.
— Да, святой отец, — пробормотал Эдин, как полагалось.
Еще никогда он не получал благословения в Храме, поэтому понятия не имел, являются ли проявлением колдовства его умения тая. Видимо, если и являются, то в недостаточной степени. Наверное, этот дар совсем другого рода. Интересно, а если его развить, он приблизится к колдовскому?..
Нет, быть колдуном Эдину не хотелось. Циркачей иногда считают тайными колдунами, но это неправда. Тот, у кого есть нужный дар, должен вступать в Орден, подчиняющийся Храму, и жить по особым правилам. Хуже всего, если он старший сын в знатной семье, тогда приходится отказываться от титула, и даже жениться колдун не имел права по своему желанию. Да и мало, говорят, настоящих колдунов, которые на самом деле что-то могут.
Они выбрали два подходящих серебряных браслета с охранными знаками, очень красивых. И Якоб расплатился пятью золотыми — так дорого…
— Не знаю, как от колдовства, а от тетивы при стрельбе защищать будут, — усмехнулся Якоб. — Лучше, чем ремни лучника. Благодарим вас, святой отец, — он положил еще несколько серебряных монет на алтарь и сунул Эдину в руку горсть мелочи, — раздай нищим у входа.
На ступенях у входа в Храм сидели люди, обильно замотанные в какое-то несусветное тряпье, и перед каждым лежали кучки медяков. Эдин раздавал монетки, а Якоб прошел вперед и отвязывал от коновязи лошадей.
— Эй, постой-ка! — одна старуха-нищенка вдруг крепко вцепилась маленькой сухой лапкой в край плаща Эдина, — погляди-ка на меня, молодой господин!
Эдин недоуменно оглянулся, дернул плащ, освобождаясь от хватки старухи и поспешно бросил ей последнюю монетку, что осталась в кулаке.
— Что такое, сударыня? Пусти меня…
— Э-гей! Чего ты там топчешься? — уже кричал ему Якоб.
— Спасибо, мир тебе, — старуха быстро натянула на лоб капюшон латаного-перелатаного плаща, и даже слегка отодвинулась от Эдина.
Он успел разглядеть ее лицо, и оно показалось ему немного знакомым… может быть. А может, просто показалось.
У рыночной площади они снова оставили лошадей, на этот раз у платной коновязи, которую охраняла городская стража.
— Купим специи для Меридиты, немного меда, вареного сахара, соли, наконечников для стрел, и… и все, у нас же нет с собой тележки, — сказал Якоб. — Ах да, ещё купим, что захотим. Ты захватил всё своё богатство?
— Достаточно, — ответил Эдин ему в тон.
— Гляди, помни о бережливости, — посоветовал Якоб шутливо.
На самом деле Эдин захватил малую часть «своего богатства», и не собирался тратить ее полностью. Может, вообще не собирался тратить. Ну, разве что купить те конфеты, которые просила Милда, если найдет такие. Или что-нибудь для Меридиты, скажем, красивый платок — несмотря на несуразную временами строгость, она добрая женщина, которая делала ему и всем массу хорошего, и хотелось преподнести ей подарок. Или… ещё ему почему-то хотелось купить какую-нибудь красивую мелочь для Аллиель. Хоть Граф вполне определенно высказался насчет платьев для неё — ну так он платья не будет покупать. Просто что-нибудь. А себе? Он получил за последнее время столько всего, что ничего больше не хотелось.
Так вышло, что Якоб задержался у одного из прилавков, и Эдин оказался один в толпе, текущей между рядами. Наконец ему понравился красный платок с каймой, и он его купил — похожий был кода-то у Мерисет и всегда ему нравился. Меридите очень пойдет. А потом попалась ювелирная лавка. В такие ему приходилось заглядывать с Димерезиусом, и, зевая, дожидаться, пока тот переберет безделушки. Димерезиус нередко что-нибудь покупал, а вот куда девал — загадка. Сам не носил, во всяком случае.