— Нет! Совсем не понимаю…
Впрочем, понимать-то её Эдин, кажется, начал, но его вовсе не радовало такое понимание.
— Твоя мать была ловкой девочкой, — сказала старуха, — думаю, и ты должен бы быть не промах. Или не знаешь, за что она оказалась в Зиндаре? Так я и поверила, милый. Хоть Кора уже и старая, но её ум еще не высох.
Вот это да. Кто же не знает про Зиндар, самую большую в Кандрии тюрьму для воров, мошенников и прочих проходимцев?
— Мне нужно узнать про отца! — умоляюще сказал он, — прошу, расскажи, что знаешь!
— А мне нужны монеты, — отрезала старуха, — видишь, как я поизносилась. Ну? Сразу говорю — той красивой штучки, что ты купил, мне будет маловато, пожалуй. Хотя ее тоже давай. Известие о таком отце, как у тебя, дорогого стоит!
— У меня больше нет денег! — Эдин оглянулся, ища взглядом Якоба, но того, как назло, не было видно.
Впрочем, не слишком хотелось посвящать в такое дело даже Якоба — пока сам не понял, что к чему. Да и вряд ли у Якоба с собой много денег.
— Нет денег? Что за разговоры? Это песенки для слюнтяев, милый, а ты, я вижу, уже мужчина, — старуха сверлила его буравчиками-глазками. — Нет — добудь. Хочешь, по доброте своей прямо тут укажу тебе парочку раззяв с толстыми кошельками? Это им повезло, что кошельки еще при них, так чего теряться? Мне кошелек, тебе — хорошие вести! А? Чему стоящему научил тебя твой фокусник?
Она и это про него знает!
Якоб мог бы помочь. Но намеки нищенки про мать начисто отбивали охоту привлекать посторонних. Он этим намекам не верил, потому что не мог верить и не хотел, но резон тут был, недаром кодекс цирковой гильдии грозил изгнанием за воровство. Просто циркачи — сильные и ловкие люди, много чего умели. Эдин, например, без труда мог бы стащить любой кошелек у кого угодно, и не только кошелек. Но не делал он этого никогда, и не собирался!
А вот узнать по отца он мечтал всю жизнь. Даже если этот отец и слышать о нем не захочет.
И никак невозможно было расстаться с ожерельем из голубых цветов. Оно лишь для Аллиель.
Он посмотрел в глаза старухи. Ага, вот что: надо не просить, не умолять, надо попробовать самому назначить цену.
— Кошельки я воровать не стану, сударыня. И денег у меня больше нет. Но я привезу… четыре золотых. За рассказ про моего отца.
Нищенка затрясла головой.
— Нет, милый, этого мало. Не скупись, думаешь, пройдоха Бик тебе когда-нибудь расскажет? Да никогда в жизни. А эта дура Мерисет…
— Ага, значит, они тоже знают? — Эдин улыбнулся. — Хорошо. Наверное, они согласятся на мою цену. А ты ищи другого дурака. И кто же, кроме меня, заплатит четыре золотых за известие, кто мой отец? Без которого мне нынче и так неплохо.
Все-таки недаром он ходил по рынку с Димерезиусом и скучал, слушая, как тот торгуется.
Эдин повернулся и пошел вдоль рядов, ожидая, что нищенка спохватится и догонит его, или позовет. И при этом страшно было — а не позовет, что тогда делать? Как договариваться, и что она ещё потребует?
Внезапно чьи-то сильные руки втянули его в щель между лавками. Он и подумать ни о чем не успел, но тем не менее дал кому-то подножку, кого-то боднул, а рука потянула из ножен меч. Но тесно было и неудобно — не развернешься! И вдруг всё померкло…
Когда Эдин пришел в себя, он лежал на тюфяке в тесной клетушке без окон, рядом на табурете сидела молоденькая девушка в простом платье и переднике, не иначе трактирная служанка. Девушка тут же убежала, и почти сразу пришел Якоб. Эдин перевел дух — значит, всё в порядке.
— Ты как, юный раззява? — Якоб нагнулся к нему. — Лекарь не нужен?
— Да зачем мне лекарь? — Эдин сел, при этом не удержался и схватился за голову. — Да нет, ничего. А что случилось?
— Хочешь медового сбитня с булочками?
— Конечно, — ни капли не усомнился тот.
— Тогда, похоже, и правда ничего. Полежишь еще? Или иди за стол.
Дверь из закутка с лежанкой вела в комнату побольше, там стоял длинный стол, за которым…
Эдин только взглянул и всё вспомнил, потому что за столом сидела старуха-нищенка. Неподалеку от нее возвышался огромный мужчина, весь заросший густыми волосами — только глаза и были видны на лице. Мужчина и старушка угощались ветчиной и кашей, и тут же стояла внушительная глиняная бутыль с вином и огромное блюдо с пирожками и еще всякой всячиной. Старуха скосила глаз на Эдина и дурашливо подмигнула ему — видимо, к содержимому бутылки она уже приложилась.
— Все хорошо, — Якоб улыбнулся. — Вот, бери, что тебе хочется, поешь. Не тошнит?