Эдин был немало озадачен, и, надо сказать, вовсе не рад. Нет, лекарь — это, наверное, хорошо. Хоть и не принято как-то, чтобы к ним лекари ходили, кому суждено выздороветь, и так не помрет. Но не позволять ухаживать за медвежонком хозяина, не позволять выступать? А как же Эдин жить будет, как зарабатывать, если не станет делать, что умеет? В цирке никого даром не кормят…
Тогда он был слишком слаб, чтобы всерьез переживать, ему хотелось только пить и спать. И он заснул. Смутно припоминалось, что Вильена поила его чем-то, кто-то его теребил и выслушивал — наверное, лекарь. Еще он помнил, что приходил Граф и сидел у постели. И как Граф очень отчетливо и спокойно сказал дядюшке Бику:
— Ты, главное, помни, что если с мальчиком что-то случится, я уж позабочусь, чтобы все твои кишки, сколько их там, намотали вот на этот барабан, — и он поддел ногой барабан, в который уже учили стучать малыша Вудуду. — Я не король, конечно, но моему слову тоже можешь верить.
Эдину он потом сказал, накрыв его руку своей:
— Мне пора, мальчик. А ты выздоравливай. Обязательно, понял меня? Понял?..
— Да, сударь, — Эдин слабо улыбнулся и кивнул.
— Зови меня Графом, — поправил его Граф с мягкой усмешкой, — сударь твой хозяин, а я — Граф.
— Хорошо… Граф.
— И побольше ешь, ты очень исхудал. Я распоряжусь. Умеешь играть в шахматы?
Эдин покачал головой. Нет, он не умел. Видел только, как играют.
— Научись, — сказал Граф, — в следующий раз сыграем. До встречи, мальчик. Это будет скоро.
Эдин действительно пошел на поправку и в нем проснулся поистине зверский аппетит. Так что последние дни той болезни запомнились для него свежим хлебом из местной пекарни и невероятно вкусным куриным супом, с большими кусками мяса и зеленью, который варила Вильена. Раньше она такого не варила.
Совсем скоро, Эдин ещё не поправился толком, к ним пришел Якоб-солдат. Он действительно был бывшим солдатом, точнее, даже бывшим десятником, и имел редкий талант виртуозно управляться с любым оружием, которое попадало ему в руки. И у него были шрамы на руках, вокруг кистей, как браслеты.
Дядюшка Бик Якобу обрадовался, хороший фехтовальщик и мастер ножей любому цирку просто находка. Однако сварливо полюбопытствовал:
— Каторжник, что ли? Беглый? Документ хоть есть, если что, страже показать?
— Итские галеры, — ответил Якоб, — с них бежать не грех. Я свободен и перед королем чист. Документ есть.
Потом он купил себе два широких браслета, которые напрочь закрыли шрамы, и никто больше не интересовался, не каторжник ли он.
Появление Якоба решило судьбу Эдина: раз на трапеции больше нельзя, он попал в обучение к фехтовальщику. Но насчет медвежонка Эдин Графа не послушался, это было выше его сил. Все равно уход за медвежонком остался на нем. Спал, правда, Эдин теперь отдельно, на собственном тюфяке, покрытом простыней, и одеяло новое ему хозяин дал. И пока стояли в том городе, дядюшка Бик Эдина к медведю не пускал, боялся, видно, что Граф как-нибудь узнает.
Якоб, кстати, тоже был недоволен, что Эдин возится с медведем, пусть даже маленьким, и совсем при этом не осторожничает. Как-то он объяснил:
— Видишь ли, парень, медведи звери опасные. По мне так самые опасные, потому что по их морде не поймешь, что они чувствует, в гневе или споко. Никогда точно не знаешь, что у них на уме. С медведем можно запросто головы лишиться, бывали случаи, я знаю.
Эдин даже удивился:
— А зачем мне на его морду смотреть? Я и так знаю, что он чувствует. Слышу. Сердится если, скажу, чтоб успокоился. Если правильно скажу, он понимает. А ты разве так не можешь?
— Тай, значит? — Якоб даже присвистнул.
— Да нет, я не тай, — разочаровал его Эдин. — Это хозяин у нас тай, а я так, чуть-чуть.
— Гм, а позвать медведя отсюда можешь? Только без голоса чтобы?