***
Когда Пьетро Мира и Лейба Либман вышли от Бирона, банкир заговорил с шутом:
– Петер, вы умный человек.
– Всегда думал, что это так. Только не стоит учить меня, банкир, с кем и когда мне спать. Не думаете же вы, что я откажусь от Дорио и стану жить с придворной козой?
– Я не о том, говорю, Петер. Бирон думает, что тучи над его головой рассеялись. Но сие не так. Он слеп, и эта слепота его погубит. И я рассчитываю на вас.
– В чем?
– Нужно не допускать Волынского в кабинет-министры.
– Но Эрнест ему верит, Либман. И с чего вы взяли, что я стану действовать по вашей указке? Вы финансист. Вот и занимайтесь финансами. А что до Волынского то я с Эрнестом согласен. Он груб и порывист. Идет напролом. Он вор. И это сочетание Бирону выгодно.
После этого Пьетро развернулся и ушел от еврея. Говорить с Либманом и слушает его доводы он не захотел.
Либман покачал головой и произнес тихо:
–Самое опасное отнимать у человека его заблуждения до того как он понял, что они заблуждения. Значит, я могу умыть руки и пусть себе Волынский становиться кабинет-министром. Ох, и пожалеет же Бирон, что покровительствовал ему. Этот вельможа ещё покажет зубы.
***
Год 1737, декабрь, 17-го дня. Санкт-Петербург.
Во дворце. У статуи Нарцисса.
Пьетро Мира после разговора с Либманом отправился на сторону императрицы. Там как раз собирались шуты, и кувыр коллегия начинала свою работу, помогая вертеться державным колесам империи. И сеньор Пьетро был немаловажным винтиком в тех колесах.
Но по пути он вдруг увидел силуэт сеньоры Дорио в углу за статуей обнаженного Нарциса. И была она там явно не одна. Кровь прилила к вискам шута, и его рука потянулась инстинктивно к тому месту, где обычно была его шпага. Но ладонь схватила пустоту. Клинка при нем не было.
– Шпага при дворе веешь лишняя, – услышал он знакомый голос за своей спиной.
Мира резко обернулся и рядом увидел шута Кульковского.
– Сеньора Дорио дарит не только тебя своими ласками, – нагло ухмыльнулся шут.
– А ты все суешь свой нос в чужие дела? – спросил его Пьетро.
– Я много куда сую свой нос. Но денег мне за то достаточно не платят. Так что ежели интерес к моей особе имеешь, то я готов выслушать предложения твоего хозяина.
– Хозяина?
– Бирона.
Кульковский удалился. Он сделал свое предложение и был готов работать на Бирона. За соответствующую плату конечно. Но Мира сейчас не мог думать о нем и интригах придворных, его интересовала донна Мария.
Пьетро постарался стать незаметным и приблизился к статуе Нарциса. Дорио и незнакомый мужчина просто разговаривали.
«Кто это с ней? Кафтан дорогой. И это точно не Франсиско Арайя. Похож на вельможу. А сама встреча не напоминает свидание любовников, – отметил про себя Пьетро. – Она слушает его почтительно. А он даже за руку её не взял. Но вот кто он? Лица не разглядеть. Вот бы услышать, про что они говорят».
Но подойти ближе он не мог. Тем более что Дорио и незнакомец быстро разошлись. И Пьетро так и не смог разглядеть, кто это был. Незнакомец быстро удалился.
– Сеньор? – по-итальянски спросила его певица, побледнев. – Это вы? Здесь?
– Прогуливался и увидел вас.
– Что это значит? Вы за мной следите, Пьетро?
– Нет. Я увидел вас здесь совершенно случайно. Но отчего вы столь встревожены, сеньора Мария? И кто сей франт в малиновом кафтане, что был с вами рядом?
– Вы его не узнали?
– Нет, – честно признался Пьетро. – А должен был узнать? Он персона значительная?
– Я не советую вам лезть в чужие дела.
– Но однажды я влез в них и тем помог нашей государыне и моему другу Бирону.
– Дурак, – прошипела Дорио. – Какой же ты дурак, Пьетро. Ты меня донимаешь своей ревностью, не менее чем Арайя. И ты постоянно лезешь не в свое дело.
– И тогда я поехал из ревности вслед за тобой в дом офицерика и там раскрыл заговор. Уж не заговор ли новый затеяла сеньора? – с усмешкой спросил шут.
– Какой заговор? Не произноси этих слов! Я певица, а не заговорщица. И многие персоны знатные на своих домашних концертах желают слышать мой голос. Вот этот только что назвал его божественным.
– А ваше тело, несравненная донна Мария?
– Что мое тело? – не поняла Мария.
– Ваше тело он божественным не назвал? Оно, я уверен, не уступит ни в чем вашему голосу.
– Он говорил лишь о моем голосе, сеньор! И ваш намек просто оскорбителен.
– Мария, не стоит играть. Вы не на сцене! И я вас немного изучил.
– Уж, не хотите ли вы меня оскорбить, сеньор?
– Нет, я живу надеждой на новую встречу с вами.
– Сегодня? – сразу спросила она.