– Тех оленей и лосей числом 40 везут в Петербург! – громко сообщил Волынский.
– Вот за сие хвалю! – вскричала Анна. – Знаешь, Артемий Петрович, чем свою царицу потешить. Люблю охоту, хоть и баба я, а не мужик. Наш секретарь академический Данило Шумахер Дианою меня назвал. А Диана в Греции была богиней, что охоту весьма возлюбила, как я грешная. Ладно, прощу и на этот раз Лизку. Пусть при дворе моем бывает чаще! Эрнест! Передай ей то через гонца. Сегодня же её на куртаре своем видеть желаю!
– Будет исполнено, ваше величество, – важно склонил голову герцог Курляндский.
– А теперь, что о войне скажете, господа министры? – спросила Анна.
– Обстановка для нас складывается крайне неудачно, ваше величество, – сказал Волынский. – Войска Австрии терпят поражения от турок в Сербии. Миних ничего пока там не достиг. Да и Шведы на нас меч точат. Войной грозят!
– Войной? – царица посмотрела на Волынского.
– И флот короля Швеции может быстро оказаться у фортов Кронштадта.
– Шведы войны с нами не начнут! – уверенно заявил граф Остерман. – И нам сейчас следует помощь императору Австрии оказать войсками. Ибо австрийцев бьют турки.
– И поделом! – произнесла Анна. – Их император Кард VI много раз нас предавал! Пусть сам узнает, что сие такое!
– Того нельзя, государыня! – возразил Остерман. – Ибо ежели австрияков разгромят, то император Кард VI на мировую с османами пойдет! И пойдут они на мир без нас! За нашей спиной австрияки с турками договорятся. Посему нужно австриякам в той битве помочь!
– Снова им русских солдат слать? Ох, жалею я, что твоих советов тогда слушалась, Андрей Иванович! Сколь уже на полях тех солдат сгнило? И могил своих они не имеют. За то ли я в войну сию вмешивалась?
– Я дипломат, а не полководец, государыня. Про сие с Миниха следует спрашивать. Он обещал только победы и говорил, какой он полков водитель гениальный. Но где гений его?
– Миних еще ответит за дела свои. Пока пусть побеждает! Он мне победы обещал!
– Но что скажет государыня на просьбу Австрии? – спросил Остерман.
– Приодеться оказать австриякам помощь! Но ежели они снова нам пакости строить будут, не прощу им того! Чай Россия держава в Европах не последняя. А за Швецией следи, Андрей Иванович! Дабы нам, какой пакости не подкинула.
– В Стокгольме наш посол Бестужев-Рюмин, матушка государыня.
– Ладно, на том обсуждение сего вопроса окончим. Что там у вас далее? – императрица посмотрела на Остермана.
– Более ничего, государыня, – ответил тот.
Но слово взял новый кабинет министр Волынский:
– Я имею еще что сказать, ваше величество.
– Что у тебя? – Анна посмотрела на Волынского.
– У меня с собой проекты некие и я бы хотел с ними господ министров и государыню ознакомить.
– Говори, Артемий Петрович! – дала позволение Анна.
– Сие проект об народном образовании, матушка. У нас люди во тьме пребывают, не так как в Европе просвещенной. И мыслю я некие начинания об исправлении образования учинить с одобрения вседержавнешей государыни.
– И что ты предлагаешь? Гимназия при университете Петербургском работает исправно. Молодых студентов, коие талантами от природы отмечены, мы за границу послали. Шляхетский корпус кадетский при нас основан в столице для подготовки офицеров для армии.
– Сие все верно, ваше величество. Но малые слои населения нашего просвещением охвачены. Школы надобны для мастеровых и в деревнях также крестьянских детей учить надобно.
– Крестьян? – удивился Остерман. – А на что их учить, господин Волынский? Они в рабстве у бар своих пребывают. Зачем учить их? Вы спросите у помещика – нужны ли ему образованные крестьяне?
– Просвещение должно войти в толщу народную, и тем Россия из мрака вырвется в число держав просвещенных!
– Сии проекты не ко времени Артемий Петрович, – осадила Волынского Анна. – Денег у государства на войну нет. А ты со школами для мастеровых и крестьян.…
***
Год 1738, апрель, 2-го дня. Санкт-Петербург.
Пьетро Мира и Мария Дорио.
Пьетро положил голову на колени Марии, и она стала гладить его волосы. Они говорили на родном им итальянском языке.
– Ты все еще любишь меня? – спросила она.
– А разве это не заметно, Мария? Я твой раб и я у твоих ног. Ты словно заколдовала меня.
– Вокруг столько женщин, Пьетро! И ты уже не первый год привязан к моей юбке.
– Но разве только я, Мария?
– Ты про сеньора Франческо Арайя? Ну, сколько можно ревновать меня к нему. Ты сам знаешь, что я завишу от него. Он придворный капельмейстер. Или ты желаешь, чтобы я также как и ты стала шутихой императрицы?