Королева, вероятно, приняв для себя какое-то важное решение, больше не медлила — ей, наконец, передалась тревога Шута. Элея стремительно вытряхивала остальные ящики, доставая из них то, что по ее мнению стоило унести с собой.
— Полагаю, все мои наряды достанутся ей, — в голосе королевы не было обиды, она просто подводила итоги сборов.
— Ага, — поддакнул Шут. — И корона тоже. А нам бы с вами головы сохранить. Готовы?
— Право не знаю… Нам ведь еще понадобятся лошади.
— Лошади будут. Должны быть, — Шут вернулся к гардеробу, который был так велик, что в пору заблудиться, и, кое-как сориентировавшись его в недрах, отыскал два плаща попроще. Бросил взгляд на туфельки Элеи — нет, они не годились для конной скачки.
— Где ваши сапоги для верховых прогулок? — впрочем, откуда королеве знать, ей все слуги подают. Шут сам отыскал то, что нужно, а потом критически посмотрел на свои ноги — в теплое время остроносая кожаная обувка на мягкой подошве с успехом заменяла ему обычные сапоги. Теперь, однако, от нее было мало проку… — Это тоже не очень годится… но других у меня нет.
Наконец все было собрано. Шут запер обе двери в опочивальню и навалился плечом на комод. В этот раз сдвинуть его оказалось значительно проще, ибо ящики оставались на полу.
— Тайный ход? Я не знала о нем, — Элея осторожно заглянула в темный проем.
— Я тоже. До недавнего времени, — Шут подхватил куль с вещами и, пригнувшись, шагнул в темноту. — Возьмите свечи, там темно. И… проститесь с этой комнатой, Ваше Величество. Нам пора.
Шут пропустил Элею с канделябром вперед, а сам, ухватившись за край комода, попытался изнутри придвинуть его обратно к стене, чтобы потайная дверь вновь оказалась скрыта. Шипя от напряжения, он тянул изо всех сил, пока деревянная махина не приблизилась к дверце настолько, что со стороны зазор между стеной и комодом не должен был бросаться в глаза. Добившись этого, Шут закрыл дверцу и запер ее изнутри. Сердце бешено стучало в висках, руки дрожали, но зато у него впервые за последние несколько часов появилась уверенность, что он отыграл достаточно времени. Теперь они, скорее всего, успеют покинуть город до того, как Руальд хватится и объявит погоню. Шут весьма смутно представлял их дальнейший путь, но наверняка знал, что королеву нужно скорейшим образом доставить к родным Белым Островам, где она окажется в безопасности.
— Патрик, ты был здесь раньше? — ее напряженный голос глухим эхом отразился от каменных плит тоннеля.
— Один раз, — короткая передышка закончилась. Шут отлепился от стены, взял у Элеи подсвечник и забросил на плечо мешок с добром. Освещая дорогу, он двинулся вперед.
— А что если это ловушка?
— Не думаю.
Больше вопросов не было, до самого выхода они шли молча. Шут понимал, что королеве страшно, но не знал, как утешить ее и ободрить. Любые слова казались пустыми и лишенными смысла. Когда-то она въехала в город на белом коне под восторженные крики толпы, а сегодня покидает его в темноте подземелья и единственный ее спутник — шут.
Когда до выхода оставалось лишь несколько шагов, он тихо охнул и аж присел, как от внезапного удара под дых — это стремительно и всепоглощающе накатило вдруг чувство опасности. Оно было так сильно, что на какое-то время Шут перестал дышать и слышал только дерганые удары своего сердца. Пришлось сесть на пол, обхватить голову руками и немного подождать, прежде, чем тело снова стало ему подвластно. Шут медленно распрямился и уставился на дверь, поблескивающую в темноте отсветами огня на железных петлях. Он не понимал, что произошло. Но идти дальше было нельзя. Никак.
И обратно нельзя тоже.
Элея смотрела на него с тревогой, пламя свечей делало ее лицо гротескной маской страха. Шут поднял руку и осторожно приложил палец ко рту. 'Тихо' — прошептал он одними губами. И скользнул к двери.
Ни звука.
Но если там засада, то они и не должны услышать ничего. Скорее всего, их ждут не в самой усыпальнице, а снаружи. Боятся нарушить покой того, чей прах оберегают эти стены, и навлечь на себя какое-нибудь проклятье.
В пору было отчаяться и опустить руки. Но Шут знал еще один выход…
Он улыбнулся королеве, глубоко вдохнул и сделал то, чего делать было нельзя.
Шут закрыл глаза и открыл их по-другому.