Быть может вначале ему виделось спасением эта его встреча с Дьяволом… тем более что Великого русского Танцовщика тогда изгнали из императорского театра… казалось – что вот его спасение… но это так ему казалось… И в самом деле, – чего он достиг как самый великий в мире Танцовщик… он прыгал так как не прыгал до него никто… Никто… чрез танец взывал к блаженно таинственной и эфемерно – эротичной звериной плоти… Он… исповедник вверенной Луны, и трепетной Лиллит… Он – проповедник Плоти… Он зачинатель новой Плоти… Он… однако классический балет ещё тогда себя не исчерпал… Не исчерпал… Нежинский тогда уже поведал Директору о всегдашнем его страстном желании, его Великого Танцовщика, станцевать Альберта в «Жизели»… но так как лишь он его и понимал… а именно станцевать того, кто искал на земле эфемерную неземную красоту… принимая земную телесность за духовность… превращая не замечаемый, не понимаемый им дух небесной извечно благой красоты, в – искание, прекрасной телесно, но – фальшивой духовно по сути, тленной, не вечной, смертью стареющей плоти… тем самым превращая живой прекрасный дух в его полное безумие… Вот ощущение грядущей близкой катастрофы… в мечтах ухода от реального в пока ещё немые звуки идеального… и даже не столько идеального… нет… а – инфернального… в пока ещё звериной пневмы инфернального… пока ещё… Так зверь, так демон, превращается в благую ангельскую суть… в божественную суть… но после… после… а пока… в его уходе от реального… в иную ангельскую суть… Но после… после… Но вот… на сцене он вышел в траурном плаще к могиле сошедшей с ума, погибшей от отвергнутой её Любви к нему, безумной Девы… с букетом белых роз точно таких какими был усеян её смертельный саван… приблизился к могильному кресту… взывая к призраку почившей ныне его Возлюбленной… с тем он явил её туманный призрак… пал на колено пред явленной ему небесной красотой в её безумстве… и поклонился трепетно Безумству почившей Девы, прижав к груди её безумный образ… сам отошёл… туда где может быть уже была Она… сам стал при том безумием небесной Красоты… сам стал он тем, что так невольно и греховно, предав свою неразделённую судьбу, бесстрастно создал… сам стал теперь слугой Её Безумству… сам ныне он восчувствовал Безумную Судьбу… сам ныне со́здал… он Безумную Судьбу, как собственную плоть… сам ныне со́здал он смертельную Судьбу… сам ныне создал безумием своим Иную Красоту Безумства… сам ныне со́здал он… Иную Красоту… Толпа кричала при том… она кричала – «Он гениальный идиот»… но он не «гениальный идиот»… нет, не «гениальный» человек… и даже не «гениальный идиот»… а просто Бог… а Бог не может быть не тем… не этим… Бог это «Бог»… и Бог совсем не идиот… Он так танцует… Он просто так танцует… А почему, и для чего, танцует Бог сказать нельзя… Нет, не возможно… А для чего танцует Бог… нет, не возможно… сказать… так выразить… нет, не возможно… как – будто бы нарочно всё в тумане… сказать нельзя, и не возможно… нет, не возможно… возможно ли танцовщику повиснуть в воздухе… но для чего, и как, завис в пространстве танцовщик… сказать и объяснить при этом не возможно… Нет, не возможно… на завтра же газеты написали так, – «Танцор был в дьявольском ударе… не раз во время танца своего он зависал в пространстве… в воздухе… он виснул так… как – будто бы сам воздух поддерживал танцора, не дав ему упасть…»… писали так на завтра в колонках «театр» писали так парижские газеты… писали… так… они о танце безумного Танцора… писали так… на завтра… так… об этом… писали писали… газеты так писали… ещё и так… «Он что-то начинает чувствовать пред выходом на сцену… тем чувством какое не бывало ещё не до него, не после… тем чувством какого не было в природе до него… и это было его единственное чувство… магическое чувство… свидетельствующее прочим о том, что – Там… Там за пределами… есть Нечто… и это Нечто… важнее всего того, что Здесь… Здесь на Земле… и по сравнению с тем Нечто… Здесь нету ничего… Здесь нету ничего… Здесь больше ничего… Здесь больше Ничего»… на завтра писали так газеты… газеты писали так… и вот уже их двое в парижской гостинице – Альберт, и озадаченный им Дьявол, взирают на призрак почившей Жизели… вот призрак безумной Девы исчез… в проёме окна с рассветом… он исчез… и вот… обоим привиделась Россия – Родина… И Дьявол… и обнажённый Танцовщик… и тень Альберта, прикинувшегося горестным безумным призраком безумной в её отчаянье Жизели… оба узрели в проёме окна их несчастную Родину… один в несомненной её трагедии колыхнувших миры Перемен… другой – видел мать… видел юность – отчаянье… видел мачеху – Родину скитаньем мятежно – тревожного детства… видел блики родимой природы… уставившись в точку, видел тени суровых жестоких… но близких… столь близких ему гонимых людей… видел милую Родину… видел страстно влекущую… видел нитью невидимой привязавшего детства… безумную Родину… А дом… этот дом… в Париже… чуждом далёком Париже… чуждый ему грузный дом… казался на время привалом… и вот… под правильным углом по стенам разбежались двойные разминочные для танцора палки… по стенам разбежались… от печки до рояля… разбежались… а сними он… отпрыгнул из угла, где спрятался рояль… и тут же взлёт его к стене… обвил ногами… всем телом он обвил разминочные палки… и заиграл на простенькой свирели… из камыша затеянной свирели… запел камыш о Родине… и о тоске… о вечной каменной тоске по милой Родине… Запел камыш о Родине… о столь далёкой… и о близкой Родине… о милой сердцу Родине… Запел… Запел поющий в его руках камыш… Великий русский Танцовщик запел… свирель его запела… Он пел о Родине… так пел в его руках воображаемый камыш воображаемого «Фавна»… камыш о Родине запел… запел магически возлюбленный родной камыш запел тоской «о Родине»… запел в его руках с родных болот камыш… запел его родной камыш…