Шутиха-Машутиха
БЫВАЛЬЩИНЫ
ЯГИБА БАСАМА
Избушку мне присоветовали купить, за небольшие деньги, в Бахметке. Мол, там одни пенсионеры, аж пятнадцать хозяев держат коров, никаких ядохимикатов не сыплют с неба, потому как не колхоз, не совхоз, а обломок некогда крупного селения, которое возникло благодаря лесозаготовкам.
Строевой лес вырубили, все стоящие здания вывезли, нет там ни сельсовета, ни милиции, ни почты, а все оставшиеся живут там благодаря близости железной дороги — приходит вагон-лавка, а самое необходимое покупают в магазинчике при станции.
Мне было все равно, лишь бы сбежать от телефонных, машинных звонков, выхлопных газов и городской суеты. Хотелось воз-ду-ха.
В Бахметке воздуха оказалось много. Поскотина, отделявшая деревеньку от пристанционных сооружений, железной дороги, словно поглощала весь шум дороги, а лесозащитная полоса прямо в деревне смыкалась местами с леском, затем и вовсе переходила в сплошной массив. Деревня — всего одна вытянувшаяся улица, огородами упиравшаяся в другую, по-за деревней, огромную поскотину, за которой стеной стоял лес…
Это была уже Свердловская область. Я словно одной ногой попала в детство — неподалеку, в Талице, почти такая же поскотина не отпускала нас домой до ночи — лапта, третий лишний, лунки.
Меня не огорчило даже то, что нельзя такую избушку купить, оформив документы. Но все-таки люди покупали и уезжали туда на лето. Просто отдавали деньги и получали домишки в полное распоряжение и навсегда, никому они там больше не нужны были, домишки эти. И еще много их стояло с заколоченными накрест окнами.
Одна из дочерей бывшей хозяйки избенки сказала, что вязаться никто из детей не будет, домишко все равно пропадет, забрала деньги и была такова.
Я с радостью освободила окна и двери от досок, остервенело выкосила крапиву в уютном дворике и запарила зверобоя, который рукой достать было — прямо за огородом.
Крестьянская работа раскручивала годы назад. Захотелось молочка, и я пошла на разведку.
— А вон Шура Беляева, она никому не отказывает, только ты не обращай на нее внимания, она малость странная, — прошамкала старуха из ухоженного домика напротив.
— Александра Пантелеевна, — я переминалась у ворот, — я насчет молочка пришла просить.
— А ты давай без Пантелеевны, а? Тетя Шура, да и все. — В воротах стояла крепкая, голубоглазая женщина. Покатые, вовсе не крестьянские плечи, крепкие, без морщин и признаков старения, руки. — Кто натакал-то ко мне прийти? — спросила, улыбаясь. В улыбке показались все зубы. — Аксинья? Небось сказала, мол, странная я?
Я промолчала. Деревенские дела мне были известны — с уха на ухо, с угла на угол, да переиначат, да свару заведут.
— Ну да, Ягиба Басама я, а они — куркули, базарники, — без злости так сказала, раздумчиво даже.
— А что такое Ягиба Басама? — встрепенулась я.
— Это вроде бы как ведьма или Баба Яга наоборот.
— Да какая же вы Баба Яга? — удивилась я.
— Да вот книжки читаю, убаять человека могу. Люблю поговорить-то.
С банкой молока я шла в свою избушку. Села на завалинку и блаженно глотала молоко. Фиолетово покачивались на длинных стеблях «венерины башмачки», шмели с разгону влетали в них, собирая сладкую влагу, над банькой шелестел тополь. Прилетела сорока, что-то донесла мне и полетела стрекотать дальше, обо мне.
Вволю налюбовавшись закатом, откровенно алым, от которого я отвыкла среди городских коробок, пошла красить наличники, облупившиеся, заскорузлые.
Ночь не торопилась. По улице никто не ходил, и в сторожкой тишине июльского долгого вечера разминалась прогорклость маеты и усталости от себя, городской.
Я не слышала-таки, когда она подошла к палисаднику. Шустро вошла в калитку и торопливо, как-то смято, пробубнила, я даже не сразу и поняла, что пробубнила, догадалась, когда она сорвала лопушок и высыпала в него, положив лопушок на землю, тарелку отборных ягод огородной виктории.
— Поешь… вот… охота, поди, своя у меня, не купленная… — И так же стремительно выпорхнула из палисада.
Уже вслед я прокричала «спасибо», и оно по улице унеслось так далеко, что где-то залаяла собака.
Я одеревенело смотрела на кучку рассыпанных ягод. Я отвыкла от заботы обо мне чужих, совсем незнакомых людей. Меня от такой заботы отвадил город — там рвали рубли за стакан ягод, там никто не предлагал друг другу помочь опорожнить чашку картошки, подержав твою авоську, там все пробегали мимо друг Друга.