Танцевать я умела, прекрасно знала все фигуры польки, мазурки, краковяка и оберка, сказалось многолетнее общение с Люциной. Странно, как меня не заметил Сыгетинский? [22] И тут надо отдать должное Янке, она целиком и полностью компенсировала на репетициях утренние упущения на зарядке. Она танцевала в первой паре, партнером ее был Збышек (тот самый вампир). Сколько мы с ним намучились! Народные танцы он отплясывал гениально, в первой паре был непревзойденным, но вот обучить его танцевать вальс, танго или хотя бы свинг оказалось совершенно невозможным. А ведь оберек тоже был на раз-два-три, но он выходил блестяще, вальс же никак не получался.
– Слушай! – измученными голосами объясняли мы парню. – Ведь это то же самое, только немного медленней!
Нет, не получалось, блестящий танцор превращался в форменного пня с парализованными нижними конечностями. Зато как он отплясывал мазурку! Фантастика! Ему бы только контуш и карабелю! [23]
Вскоре после приезда вечером мы организовали на пляже первый костер. Сначала попели немного, потом послышались просьбы. «Франек, сыграй!» Девятнадцатилетний Франек, деревенский парень из силезской деревни, был главным аккордеонистом нашего лагеря. Играл он охотно. Вот и сейчас откликнулся:
– Что сыграть?
– "Венгерскую рапсодию", – закричало несколько голосов.
Я похолодела. При всей своей немузыкальности «Венгерскую рапсодию» Листа я знала и очень любила, умела оценить действительно хорошее исполнение, и мне совсем не хотелось услышать ее теперь в исполнении деревенского парня, к тому же на аккордеоне. Пусть бы играл себе народные песенки. Эх, испортит настроение... Хотелось встать и попросить сыграть что-нибудь другое, не выдержу, если при мне запорет любимое произведение.
Не решилась, осталась сидеть, а Франек заиграл. КАК заиграл! Я онемела от восторга, сыгранная им на аккордеоне рапсодия звучала так, словно ее исполнял симфонический оркестр. Уже через два года Франек играл в составе Большого оркестра Польского радио в Катовицах. Не помню фамилии Франека, не знаю, что с ним было потом, возможно, сейчас он играет где-нибудь в Лондоне или Нью-Йорке.
Пение у нас было поставлено превосходно, пан Здислав оказался специалистом своего дела. Уже через неделю мы начали давать бесплатные концерты, на которые сходилось окрестное население. И отдыхающие из близлежащих деревень и курортов. Мы не ограничились танцами и пением, энергии в нас было хоть отбавляй. Решили давать представления. Тут уж первую скрипку играла я, потому что мне поручили текст от автора. Столько раз я произносила рифмованный текст, что до сих пор помню отрывки этого шедевра.
Я выходила на просцениум, становилась лицом к публике, к сцене задом и с выражением начинала декламировать. За моей спиной разворачивалось действие, пантомима, актеры не произносили ни слова, все их действия комментировала я. Итак, я выходила и начинала;
Высоко в горах над кручейЗамок высился могучийНа вершине скал.В сей обители дворянскойЖил спесивый гранд испанский,Много ел и спал.Ага, и пил.
А у гранда была дочь,Что росла и день и ночь,Все росла, росла, росла,Подросла и расцвела.Дальше немного форма подзабылась, но содержание я помню. В один прекрасный день, в отсутствие гранда в замок прибыл некий молодой человек. Естественно, молодые люди так друг друга полюбили, что о гранде позабыли, но тот напомнил о себе. Застав нахального молодого человека на месте преступления, он вскричал:
Берегись, пришелец дерзкий! И за свой поступок мерзкий Кровью ты ответишь мне!Начался поединок между грандом и молодым дворянином.
Вдруг ужасный крик – Дева пала вмиг!Что же произошло? Сражаясь друг с другом, рыцари допустили неосторожность.
А как шпагами взмахнули – Деву бедную проткнули, Нанеся удары смело Сквозь ее младое тело.Так погибли все трое. Эпилог заканчивался сообщением, что до сего дня над руинами старинного замка кружат три привидения.
Редко мне случалось так смеяться, как во время этого представления. И не только мне. Величайшим своим достижением мы сочли конфуз, приключившийся на нашем представлении с одним взрослым парнем. Завывая от смеха и сгорая от стыда, он бросился в прибрежные заросли, а за ним тянулась мокрая дорожка. Никто не смеялся потом над парнем, никто злого слова ему не сказал, напротив, мы сочли это адекватной оценкой нашего гениального спектакля.
Гранда играл низкорослый паренек, со всех сторон обложенный подушками, а молодого человека – высокий тощий парень с торчащими коленками и локтями, чем-то напоминавший мне Раздрыгу из Лонска. У парня были огромные, совершенно круглые глаза и потрясающие способности комика. Из-за него я чуть было не сорвала представление.
Стою я, значит, лицом к зрительному залу на краешке сцены и декламирую свой текст. О том же, что происходит на сцене, узнаю по звукам. Гранд сопит и шваркает троном, дочь растет, вздыхая и охая (изображалось это следующим образом: она сначала сидит на корточках посередине сцены за занавеской, которую растягивают перед ней две девушки, и постепенно поднимается, высовываясь над занавеской, потом взбирается на табуретку, достигая почти двухметрового роста), молодой человек прибывает, топая и бренча, поднимает шум; гранд застает преступную пару, впадает в ярость и жестами вызывает дерзкого на поединок, после чего раздается жуткий звон холодного оружия из дерева.
Итак, после моих слов: «Берегись, пришелец дерзкий» и т. д. я ожидала звона клинков, а у меня за спиной царила мертвая тишина. Зато в «зрительном зале» начал постепенно нарастать какой-то глухой шум. Прежде чем зрители принялись выть и стонать от смеха, я обернулась и узрела сцену, которую трудно описать.
Костлявый претендент на руку грандувны, с глазами как два черных блюдца, трясясь от страха на полусогнутых тощих ножках, громко лязгая зубами, медленно описывал по сцене круг, а впавший в ярость гранд с выражением величайшего презрения на лице колол его своим деревянным клинком в оттопыренную часть тела.
К счастью, зрители уже валились от смеха со скамеек, что дало мне время, отсмеявшись, взять себя в руки и благополучно дочитать текст. Грандувна слетела с табуретки, битва закончилась, на три неподвижных тела набросили покрывала, и, путаясь в них, три героя, уже в виде призраков, покинули сцену.
Не стану описывать других постановок, но уверяю, они были не хуже, причем героинь и всяких королевских дочек обычно играла некая Эва, совершенно очаровательная пятнадцатилетняя идиотка, природная глупость которой никак не сказывалась на исполняемых ею образах. Красавцев королевичей играл Збышек. Однажды он даже раздобыл белого коня, на котором прибывал в королевский замок. Взял покрашенный в белый цвет железный шест и привязал к нему свой башмак. Развернувшись на сцене, он так заехал своей конягой мне по ноге, что я неделю хромала.
Костюмы и реквизит мы изготовляли сами, проявляя недюжинную изобретательность. Рыцарские доспехи, например, склеили из серебряной бумаги, а волосы принцессе сделали из морской травы.
Однажды мы дали представление специально для воинских частей, размещавшихся поблизости, и следует признать, что солдаты были очень благодарными зрителями. Все, как один, плакали от смеха.
Когда закончилось наше пребывание в Мельне и лагерь отбывал в Катовицы, нас провожало не только все Мельно и жители окрестностей, но, думаю, все польское побережье Балтийского моря. Последний спектакль мы уже устроили на перроне вокзала. «Прощайте, дорогие» пели с нами вместе собравшиеся, некоторые даже со слезами на глазах, теперь уже не от смеха.
Кормили нас в лагере великолепно, это именно там кухарка так прекрасно готовила молодую капусту, которую я позже пыталась приготовить собственными силами и о которой писала в "Версии про запас ".
И еще. Именно в том лагере я первый раз в жизни пошла на романтическое ночное свидание со своим воздыхателем. Ночь, море, луна... Воздыхателем и дополнительным объектом к морю и луне был парень, выведенный мною впоследствии в образе Богуся в «Жизни как жизнь». Он только что получил аттестат зрелости и собирался учиться на врача. Настоящее его имя было Стефан. Романтическое свидание оказалось нарушено самым грубым прозаическим образом. В те времена морское побережье охраняли наши пограничники, и ночной патруль засек нас, когда мы со Стефаном целовались в плетеной кабинке. К поцелуям я уже относилась не так, как год назад. Вдруг вблизи заскрипел песок под чьими-то ногами. При мысли, что это может быть мать или Люцина, мне стало плохо, поэтому, увидев пограничника, я готова была броситься ему на шею. Молодой пограничник проявил понимание, не стал особенно свирепствовать, только погнал нас с пляжа. Тем не менее весть о моем нарушении правил поведения каким-то образом разошлась по лагерю, и звеньевая сделала мне замечание, что меня вовсе не огорчило. Я знала – она просто завидовала мне. Стефана я не сразу потеряла из виду, потом он исчез с горизонта, кажется, теперь стал известным профессором. Если хочет, пусть узнает себя. Плавал он замечательно, тут уж я ему отчаянно завидовала.