( Но вот наконец подошел час...)
Но вот наконец подошел час давно маячивших на горизонте ужасных выпускных экзаменов. Тут уж мы взяли себя в руки, отложили в сторону легкомысленные забавы и принялись заниматься со всей серьезностью.
В одном доме со мной, даже на одном этаже жила моя одноклассница, первая ученица и, естественно, зубрила. Занимались мы группами, со мной занимались еще три девочки, в ее квартире тоже зубрила четверка; все мы повторяли историю. Накануне экзамена к нам влетает одна из тех четырех и задает ужасный вопрос:
– Вы что-нибудь знаете о Генрихе Бородатом?
Езус-Мария, Генрих Бородатый! Кто такой? Слыхом не слыхивали. В панике принялись листать книги и конспекты, никак не можем найти такого Генриха. Может, кто из потомков Болеслава Кривоустого? У него куча внуков и правнуков, вечно я их путала, да и вообще запомнить нет никакой возможности, вспоминается только Конрад Мазовецкий, и то из-за проклятых крестоносцев, а эти дуры вдруг откопали какого-то Бородатого. Боже, смилуйся над нами, в голове совершенно перепутались все эти Лешеки Белые, Черные и Кудрявые... Нет, Кудрявым был не Лешек, а Болеслав. Чтоб она лопнула, проклятая Соломея, это все из-за нее! Нет сил разобраться во всех этих Тонконогих, Стыдливых и Справедливых, чтоб им пусто было!
И мы пали духом. Ничего не поделаешь, экзамен все равно провалим, нет смысла больше повторять историю. И мы пошли в кафе на мороженое.
Из-за экзаменов я всегда волновалась до безумия, а выпускные и вовсе выбили меня из колеи. Не в силах далее терпеть ни минуты, в день экзамена я пошла отвечать первой.
В класс, где сдавали экзамен, запустили первую пару, меня и Марину Кавчинскую. Марина была девушка высокая, статная, красивая и уравновешенная. Войдя в класс, она произнесла свое «день добрый» таким голосом, от которого стекла забренчали в окнах. Боюсь, я, при всем своем хорошем воспитании, не поздоровалась с педагогами. Чувствовала я себя гораздо хуже, чем в ту ночь, когда нас бомбили и мы прятались в подвале с картошкой. И тут мне задали первый вопрос.
В те годы мы проходили предмет, который сокращенно называли «Вопросами» – учение о Польше и современном мире. Кошмарный предмет был переполнен биографиями всевозможных политических деятелей: Ленина, Дзержинского, Розы Люксембург, Марцеля Новотко, разнообразных Финдеров, Хюбнеров и Бог знает кого еще. Из всех этих биографий я никогда не могла ни одной запомнить. Далее следовали истории множества партий, народно-освободительной борьбы и прочее пропагандистское безумие. Всего этого мои мозги решительно не воспринимали, и я даже не пыталась с ними бороться. Из семидесяти тем «Вопросов» я могла ответить только на две, которые, как мне казалось, имели какой-то смысл. Кажется, обе из области политэкономии.
Преподавал «Вопросы» учитель, единственный мужчина среди женского педагогического коллектива нашей гимназии. Человек неплохой, к нам и своему предмету относился с пониманием. Меня он не собирался проваливать, наоборот, старался облегчить сдачу его предмета. Билеты с вопросами были заготовлены заранее, и один из известных мне он специально написал на листке тетрадочной бумаги в клеточку. Все остальные были на нелинованой. Я знала об этом и теперь, собрав все силы, заставила себя сосредоточиться и отыскать среди лежащих на столе билетов тот самый, в клеточку. Разыскала, взяла его и не успела даже развернуть. Сидящая во главе экзаменационной комиссии наша вредная директриса, эта змея подколодная, вдруг произнесла мерзким голосом:
– Знаешь что, моя дорогая, мне бы хотелось, чтобы ты взяла другой билет.
И тут мне стало все равно. Послушно я отдала ей свой вопрос в клеточку. Передо мной лежали семьдесят два, нет теперь семьдесят один вопрос, из которых я могла ответить только на 1. Прописью: ОДИН! Ну и ладно, завалю экзамен, не получу аттестата зрелости. Подумаешь, большое дело!
Безнадежно и равнодушно – не все ли равно, что вытащу – протянула я руку и взяла первый попавшийся клочок бумаги. Развернула и глазам своим не поверила: это была та самая, вторая тема, которую я знала.
Невероятно, но факт. Произошло чудо, и оно так потрясло меня, что за спиной словно крылья выросли. Сдам экзамен, получу аттестат! С «Вопросами» я расправилась одной левой, к немалому изумлению змеи-директрисы.
Следующим экзаменом был польский. Письменную работу мы уже написали, я знала, что получила пятерку, оставалась литература устная. В природе должно сохраняться равновесие, чудо бывает лишь раз, и за него надо расплачиваться. Видимо, поэтому мне на польском устном попался вопрос, которого я не знала: кризис польской литературы XVIII века. Кризисы я терпеть не могла, весь этот период в развитии нашей литературы представлялся мне сплошным черным пятном, никогда я не пыталась разобраться, что же тогда происходило в польской литературе, куда подевались все таланты, и из всех имен в памяти зацепилась почему-то лишь одна фамилия: Дружбацкая. Кто такая Дружбацкая – Бог ее знает, наверное, писательница. Во всякое другое время я, по своему обыкновению, наверное, пала бы духом, но теперь, воодушевленная успехом на «Вопросах», я, как на крыльях, пронеслась над несчастным восемнадцатым столетием и подробно остановилась на литературе столетием раньше и столетием позже, старательно обходя XVIII век. Правда, Дружбацкую вроде бы назвала. Учительница польской литературы молча слушала мой ответ, молча кивала, а после экзамена сказала мне с глазу на глаз:
– Дорогуша, что за ахинею ты несла? Столько говорила и ни словечка на тему! Однако несла так вдохновенно, что я не стала тебя перебивать, а они, похоже, не разобрались...
«Они» – это официальная комиссия, составленная из чиновников соответствующих учреждений, главным занятием которых было блюсти идеологическую чистоту. Вот они и блюли, вряд ли имея хоть приблизительное представление о кризисном состоянии нашей несчастной литературы в XVIII веке. Вдобавок одновременно отвечали две выпускницы, так что внимание этих монстров было несколько рассеяно. Правда, наши учителя что-то сообразили, француженка даже прошипела: «Что ты несешь, идиотка?» Но прошипела по-французски, они и не поняли.
В общем, экзамены на аттестат зрелости я сдала, получив очень неплохой суммарный балл, то ли пятерку с минусом, то ли четверку с плюсом. Собственного же аттестата, который стоил столько нервов и сил, я так и не видела с того момента, когда сдала его с прочими документами при поступлении в Архитектурную Академию. Он и остался в деканате на веки вечные. Поскольку наш лицей был с гуманитарным уклоном, экзаменов по физике и прочей химии сдавать не пришлось, так что самое страшное прошло стороной.
Кажется, все девочки из нашего класса сдали выпускные экзамены. Так или иначе, но сдали. А методы сдачи были самые разнообразные, иногда небанальные, нетрадиционные. Например, одна девушка потеряла сознание, и строгая комиссия в панике проставила ей отметки, не задавая глупых вопросов. Потерявшая сознание пришла в себя, оклемалась, а потом поступила в стоматологический и стала самым лучшим зубным врачом, которого я встречала в своей жизни. Ее пломбы держались на зубах по двадцать лет, рука же у нее была такая легкая, что почти не чувствовалось, как она сверлила зубы. Потом она навсегда уехала в Швейцарию, очень жаль!
( В том же году я сдавала вступительные экзамены на архитектуру...)
В том же году я сдавала вступительные экзамены на архитектуру. Для того, чтобы попасть в те времена в высшее учебное заведение, как известно, знаний было недостаточно. Мое же отношение к государственному строю Польши было сложным. С одной стороны, строй, основывающийся на принципах коллективизма, вызывал дрожь отвращения, с другой, подкупали несомненно светлые стороны: просвещение для широких народных масс, ликвидация безграмотности, бесплатное лечение для жителей деревень и вообще бедных, а также предоставление возможности выбраться из нужды широким слоям населения. Отталкивал полицейский государственный режим, еще больше – повсеместное хамство. Я не могла выносить пустой говорильни и лжи, но истинные масштабы этой лжи стали известны значительно позже, тогда же многому верилось. Ради карьеры я покривила душой только раз, записавшись в ряды СПМ (Союза Польской Молодежи). Нужно было мне это СПМ как собаке пятая нога, да и вышвырнули меня из него очень быстро, но все знали – не членов в высшие учебные учреждения просто не принимали, а у меня же и социальное происхождение было неподходящее, и протекций никаких. Вот мы в последнем классе решили коллективно вступить в ряды молодежной организации. Вступили те девушки, которые собирались учиться дальше. Собрались в классе и приняли такое решение.