Выбрать главу

Свадьбу с Кингой они сыграли скромную, без особого шума. На следующее утро молодые завтракали вдвоем. Дедушку что-то разгневало, он свои эмоции сдерживать не привык, поэтому в нервах схватил со стола какой-то предмет и в сердцах грохнул им об пол. Тогда Кинга спокойно встает, прихватив скатерть за утлы, собирает в узел все находящееся на столе и вытряхивает его за окно, сладким голосом заявив мужу:

– Это чтобы тебе, мой коханый, не пришлось утруждать себя, разбивая по одной штуке.

И, сев на диван, погружается в чтение книги. Она вообще любила читать. С той поры дедушка никогда не швырялся вещами.

На первое Рождество дедушка, человек занятый, вручил жене деньги, попросив ее самой себе купить подарок по вкусу.

– Прекрасно! – обрадовалась жена. – Видела я тут в одном магазине блузку – просто мечта! Куплю ее себе в подарок.

И купила. Блузка и в самом деле была изумительная, кружевная, ажурная, почти прозрачная. В Сочельник Кинга обрядилась в обновку, дедушка же, как я уже заметила, был строгих правил, с пуританскими замашками. Содрал с жены обновку и швырнул на пол, гневно заявив:

– Такой непристойности я в своем доме не потерплю!

Кинга позвонила, пришла горничная, и хозяйка, указав на блузку на полу, сказала:

– Немедленно уволю, если только прикоснешься к ней!

Блузка провалялась на полу все праздники и еще полдня после праздников. Фамильная педантичность взяла верх, дедушка больше не мог стерпеть такого беспорядка, сам украдкой поднял вещь с пола и сунул в шкаф. Кинга немедленно извлекла блузку из шкафа.

– Все, что в шкафу, имею право надевать, – заявила она и стала носить блузку, а дедушке оставалось делать вид, что не замечает этого.

Затем Кинга купила себе шляпу. Модную, типа «гнездо аиста», да еще, в соответствии со своим вкусом, велела дополнительно накрутить на нее побольше разноцветных лент, ибо вообще любила обилие во всем. Шляпу она приобрела в Лодзи, куда дамы той поры обычно ездили за покупками. Дедушка вышел встречать жену к поезду, вошел в вагон, увидел жену в потрясающей шляпе и заорал:

– Не позволю моей жене такое носить!

Послушная жена немедленно сняла с головы шляпу и небрежно вышвырнула ее в окно, беззаботно заявив:

– Раз мне нельзя шляпу носить, незачем ей напрасно занимать место в доме.

Шляпа стоила больших денег, скупой дедушка не выдержал. Высунулся в окно, увидел на перроне какого-то железнодорожника и крикнул ему:

– Эй, любезный, подайте вон ту шляпу, у пани с головы слетела!

Все эти истории чрезвычайно нравились моей свекрови. Сама она как-то справлялась со своим мужем, хоть и не прибегала при этом к методам Кинги, ведя более гибкую политику.

Всю войну мой свекор провел в Англии, куда уехал в служебную командировку еще в тридцать девятом году и там застрял. Работал он в британском Адмиралтействе и не бедствовал. Бедствовала его семья, оставшаяся в оккупированной Польше. На руках у свекрови оказалось трое детей, содержала она их благодаря урокам, которые давала с утра до вечера, так что целыми днями ее дома не было. На хозяйстве оставались дети. Будучи прекрасной хозяйкой, свекровь с малолетства приучила обеих дочерей и сына делать все по дому, а главное – содержать дом в идеальном порядке, что впоследствии для меня, неряшливой по натуре, вышло боком, когда я сподобилась стать женой ее единственного сына, ибо я, по природе своей, была довольно небрежна во многом, что относилось к домашнему хозяйству.

В Варшаве вспыхнуло восстание, и ее пятнадцатилетний сын сбежал из дому, чтобы принять в нем личное участие. Парень был крупный, об этом мне тоже рассказывала свекровь. Уже с момента рождения своими размерами вызвал неудовольствие врача. Осматривая новорожденного, врач недовольно бурчал:

– Слишком много весит. Слишком много ест. Слишком быстро растет.

Когда врач неодобрительно заметил, что и кости черепа срастаются излишне быстро, свекровь не выдержала и с издевкой предложила:

– Так что же, пан доктор, может, имеет смысл клинышки повбивать?

Вот и тогда, в возрасте пятнадцати лет, ему без труда удалось убедить руководителя группы повстанцев, что ему уже семнадцать, и Станислав засел снайпером на верхнем этаже кирпичного дома на улице Снядецких, успешно охотясь за пробегающими немцами. Сидел долго, очень хотелось пить, он кричал своим вниз, чтобы принесли воды, но всем было не до него. Воспользовавшись затишьем, Станислав сбежал ненадолго со своего поста, чтобы напиться, а возвращаться на пост уже не пришлось – этаж срезал немецкий снаряд. Видимо, не было ему суждено погибнуть.

После войны муж оказался в лагере для военнопленных под Любеком. Там его разыскал отец и сделал все, чтобы вызволить. Станислав оказался в Англии с отцом. В семье мужа все прекрасно знали немецкий язык, до войны у детей была бонна немка. Английского языка не знали совсем. Невзирая на это, муж поступил в английскую школу, а через год получил английский аттестат об окончании школы. У него не просто были способности к языкам, а прямо-таки талант, который, к моей огромной радости, унаследовали наши сыновья.

Перед раздробленной семьей сразу встала проблема. Отец не желал возвращаться в страну с коммунистическим режимом, но свекровь проявила твердость – родину не покинет ни за что. Вот и пришлось отцу с сыном возвращаться на родину, причем они настолько были убеждены в том, что тут их обдерут до нитки, что не взяли с собой из Англии решительно ничего, даже велосипеды оставили.

Трое детей очень настрадались из-за отцовского деспотизма. Обеду полагалось по воскресеньям быть ровно в два и на обед никому не позволено было опаздывать. В те времена вода в Висле еще была относительно чистой, летом молодежь купалась, приходилось убегать с пляжа в самый разгар дня, так что ни одного воскресенья нельзя было провести спокойно. Раз сын осмелился опоздать на четверть часа, пришел, когда все уже ели второе. Станислав направился в кухню и вернулся с тарелкой супа для себя, собираясь вежливо извиниться за опоздание. Ему не дали. При виде сына с супом отец испустил рык раненого зубра. Унаследовавший его вспыльчивость сын, в соответствии с самыми лучшими фамильными традициями, швырнул на пол тарелку с супом и покинул родительский дом. Живо заинтересованная, я спросила, а кто же наводил порядок, на что муж ответить не сумел.

Знаю, что после войны в семействе мужа уже не было домработниц. Произошло это по двум причинам. Первая – нежелание свекра видеть в своем доме чужого человека. Не хотел он, чтобы кто-то еще путался у него под ногами. Второе – нежелание сметливых кандидаток в домработницы перегружать себя работой. Приходила очередная деваха наниматься, видела блестевшую от чистоты квартиру и тут же отказывалась:

– О, пани такая чистюля! Нет уж, спасибочки.

В результате свекрови самой приходилось делать всю работу по дому, и, надо признать, делала она ее просто гениально. Сумела так ее организовать, что я лишь диву давалась. А все потому, объясняла она мне, что терпеть не может эту работу, вот и старается как можно скорее покончить с нею, а для этого первое дело – хорошенько все организовать и продумать. Как-то раз я видела собственными глазами, как она устраивала прием на двадцать четыре персоны, а в идеально прибранной кухне на столе стояла лишь одна кастрюля, одна тарелка и доска, на которой режут овощи. У нее я научилась, например, использовав дуршлаг, тут же мыть его и вешать на место, чтобы не путался под руками. Очень неплохой метод.

Свекор и после войны занимал большую должность в железнодорожном ведомстве, был к тому же сначала профессором, потом проректором в варшавском Политехническом. В семье существовали традиции. Не только торжественные приемы, но и обычные обеды происходили таким образом, что после того как съедали первое блюдо, все тарелки собирали, относили в кухню, мыли, вытирали и ставили в буфет в столовой. Лишь после этого в столовую въезжало второе. А затем повторялось все то же самое. При этом всякие родственники и знакомые срывались со своих мест и мчались в кухню помогать в мытье посуды, что свекровь воспринимала как нормальное дело. Как-то раз муж сделал мне замечание, ибо я не торопилась мыть посуду.