— Я знаю, кто это сделал. Пусть признается сам.
Молчание.
— Тогда я буду спрашивать. Скопин, ты?
— Не я.
— Богатырева?
— Ой, Юрий Васильевич!..
— Радужный.
Радужный выдохнул воздух и мотнул головой.
— Кленов?
— Юрий Васильевич, разве…
— Боков?
Боков поднялся. У него дрожали губы, и, скажу по-честному, на какое-то мгновение мне стало его жалко.
— Почему… я…. нет…
— Ты или нет?
— Юрий Васильевич! — заорал Радужный. — Смотрите, ребята! На валенках… краска! Белая краска!
Ребята снова вскочили.
— Юрий Васильевич… — дрожащим голосом сказал Боков. — Можно вам одному?.. Можно с вами выйти?
— Нет, говори при всех!
Боков отвернулся и, не глядя ни на кого, пошел к выходу.
— Ребята, он забыл портфель! — воскликнул Костя.
Несколько человек подбежали к парте Бокова. Портфель, тетради, лежавшие сверху, авторучка и недоеденный завтрак пролетели через весь класс и шлепнулись у двери.
Боков не подобрал ничего. Он ушел, и класс проводил его молчанием.
Вечером Боков догнал меня на улице.
— Юрий Васильевич, — сказал он, заглядывая мне в лицо, — это не я. Честное слово, не я!
— Почему же ты ушел из класса и ничего не объяснил ребятам?
— Все из-за краски… Я только подавал банку с краской. На меня случайно капнуло, а писал не я. Я рядом стоял.
— Кто писал?
— Мой знакомый. Он из другой школы. Я с ним почти не дружу… Я рассказал ему, а он говорит: «Давай напишем!» А я согласился… Но я только краску подавал… и еще размешивал… Извините, Юрий Васильевич. Больше не буду. Я ведь честно признался… Хотите, я вам его адрес скажу? Красная улица, дом девять, квартира…
— Не нужно квартиры, — перебил я. — Думаю, Боков, тебе лучше уйти из нашей школы. Самому.
— Я же честно признался… — растерянно повторил Боков.
На другой день мать Бокова принесла заявление о переводе сына в другую школу. Она даже не пыталась увидеться со мной и прошла прямо к директору. Директор не возражал.
За лето надпись на скале выгорела, поблекла, и осенние дожди стерли ее окончательно.
Володя давно уже совсем здоров. Но они с Аней по-прежнему сидят на разных партах.