Может, удастся немного соснуть? С бритьем покончено, а массирующие движения приятно усыпляют.
— Десять минут восьмого.
— Хорошо. Еще полно времени. Я должен оказаться там до девяти. Это когда… Скажите, а маска в самом деле обманула вас, когда я вошел?
— Безусловно, — ответил парикмахер. — Я ничего не подозревал, пока не наклонился к вам близко.
— Отлично. Думаю, Мари Райме тоже обманется, когда я позвоню в ее дверь. Кстати, а как называется эта ваша любительская труппа? Я скажу Брахману, чтобы они придержали несколько экземпляров для вас.
— Просто труппа общественного центра на Лесном проспекте. Меня зовут Дейн. Брахман знает меня. Скажите ему, что мы обязательно возьмем несколько штук.
Горячее полотенце, прохладный крем, массирующие движения пальцев. Мужчина в зеленом костюме с блесками задремал.
— О’кей, мистер, — сказал парикмахер. — Вы в полном порядке. С вас доллар шестьдесят пять. — Он засмеялся. — Я даже натянул на вас маску, когда закончил. Желаю удачи.
Грили сел, посмотрел в зеркало.
— Отлично. — Он поднялся и достал из бумажника два доллара. — Мы в расчете. Доброй ночи.
Он надел шляпу и вышел. Было почти совсем темно. Взглянув на часы, он увидел, что уже половина девятого. То, что надо.
Он снова принялся напевать про себя «Ночь с малышкой ждет меня сегодня». Ему хотелось просвистеть мотив, но мешала маска. Прежде чем подняться по ступеням, он остановился перед домом и огляделся. Посмеиваясь, снял висящую рядом с дверью табличку «СДАЮТСЯ КОМНАТЫ», нажал на кнопку и услышал, как внутри зазвенел звонок.
Спустя несколько мгновений он услышал звук приближающихся шагов. Дверь открылась, Грили слегка поклонился. И сказал, надеясь, что она не узнает голос:
— Вы сдаёте… комнаты, пудьте мюбезны?
Она была хороша, так же хороша, как ему запомнилось с прошлого приезда месяц назад. Поколебавшись, она ответила:
— Ну да, но, боюсь, я не смогу показать вам их сегодня вечером. Я ожидаю друга и сейчас занята.
Он снова поклонился и сказал:
— Что же, бадам. Я еще вернус.
И потом вскинул подбородок. Маска сползла на лоб, и он сдернул ее вместе со шляпой.
Ухмыляясь от уха до уха, он начал говорить… Ну, это не имеет значения, что именно он говорил, поскольку Мари Райме вскрикнула и упала, превратившись в безвольную груду алого шелка, розовой плоти и золотистых волос.
Ошеломленный, Грили уронил вывеску, которую все еще держал в руке, и наклонился над женщиной.
— Мари, дорогая, какого… — начал он, но тут же выпрямился и закрыл дверь.
Потом снова наклонился и, вспомнив, что у нее слабое сердце, приложил руку туда, где оно должно было биться. Должно было, но не билось.
Нужно как можно быстрее убираться отсюда. Имея в Миннеаполисе жену и ребенка, он не мог себе позволить… Да, нужно смываться.
Все еще в шоке, Грили вышел за дверь.
В парикмахерской было темно. Он остановился у двери. Поверхность темного стекла, на которой мерцал отблеск уличных огней, была одновременно и прозрачной, и зеркальной. Глядя на нее, он увидел три вещи.
В стекле, как в зеркале, отразилось его лицо, и оно выглядело… просто жутко. Ярко-зеленое, с тщательно подведенными тенями, делавшими его похожим на лицо ходячего трупа, упыря с запавшими глазами, щеками и голубыми губами. Ярко-зеленое лицо над зеленым костюмом и броским красным галстуком — грим, который опытный в этом деле парикмахер, видимо, наложил, пока клиент дремал…
И записка, пришпиленная к двери парикмахерской с внутренней стороны, написанная на белой бумаге зеленым карандашом:
ЗАКРЫТО
Дейн Райме
Мари Райме, Дейн Райме, тупо подумал Грили. Сквозь стекло, внутри темной парикмахерской, он смутно различил… одетую в белое фигуру коротышки-парикмахера, свисающего с люстры и медленно поворачивающегося — вправо-влево, вправо-влево…