В доказательство она мило похлопала ресницами.
«Пытается убедить, что не сумела бы оставить от имени мужа предсмертную записку, — догадался Талызин. — Предусмотрительная дамочка!»
— Да, Аня боится техники, — охотно подтвердил Панин. — Компьютера особенно. Зато Володя — наоборот.
— Ну, и как его неопубликованные труды? — осведомился Талызин. — Есть что-нибудь интересное?
— Разумеется. У него все мысли были интересные. Но пока я разобрал только малую часть. Там много совершенно необработанных отрывков.
Вдова благодарно кивнула.
— Никто, кроме Коли, не сумеет в них разобраться! Володя так высоко ценил Колины трудолюбие и методичность. Так ценил! Она хлюпнула носом и достала платочек, что заставило Николая Павловича молнией слетать на кухню за апельсиновым соком. Бывший муж налил его в кружку и протянул несчастной жертве с таким видом, что следователь понял — никакого наигрыша Панин не чувствует. Он убежден — если не дать Анне Николаевне попить, она тут же, на месте, испустит дух. «Любовь слепа и нас лишает глаз» — Шекспир вряд ли когда-нибудь устареет. Вслух Талызин произнес, разумеется, другое.
— Я рад, Николай Павлович, что недоразумения между нами разрешились. Я так вчера и понял, что дело в нервах. Так вы ответите на пору вопросов? А потом сможете вернуться к своим делам, а я побеседую с Анной Николаевной.
— Конечно, ответит, — деликатно потупилась вдова. — Вы, наверное, предпочитаете разговаривать наедине? А я пока пойду прилягу, что-то мне не по себе. Вы позовете меня, когда придет моя очередь, хорошо? А если я от горя и усталости засну, не жалейте меня, обязательно разбудите, хорошо? И она, пошатываясь от нахлынувших чувств, покинула комнату. Игорь Витальевич прикрыл дверь, понадеявшись, что стены капитальные — как-никак, дом дореволюционной постройки. Панин сидел, ссутулившись, и покорно ждал. Он совершенно преобразился. От бойкого истерика не осталось следа, возник тот покладистый неудачник, которого описывала Марина. Только данное преображение не было осознанным, как у Анны Николаевны. Возбуждение кошки, прогоняющей собаку, улеглось, и кошка стала самою собой.
— Как вы полагаете, — взял быка за рога Талызин, — смерть Бекетова — убийство или самоубийство?
Было бы наивным надеяться, что после вчерашних расспросов хоть кто-то из заинтересованных лиц не в курсе предположения об убийстве, так что темнить не имело смысла. Гораздо разумнее провести массированную атаку.
— Конечно, самоубийство. Я не понимаю, откуда вообще возникла эта дурацкая идея убийства. Вас, наверное, сбил Гуревич? Он — безответственный самоуверенный мальчишка. Его не стоит слушать.
— С этой мыслью согласна Татьяна Ивановна. Она полагает, Бекетов был слишком верующим для того, чтобы наложить на себя руки.
— Неправда! — быстро возразил Панин. — Это перед ней Володя делал вид, что верит, а на самом деле нет. Просто не хотел ее обижать, вот и все.
— Кстати, — осведомился Талызин, — ведь завтра похороны? По православному обряду, с отпеванием? Это Анна Николаевна так предложила?
— Это я предложил!
Сказал и словно сам удивился выскочившим у него словам.
— Вы? Предложили отпевать неверующего человека? Зачем?
— На всякий случай. Так сейчас принято. К тому же не хотел, чтобы Татьяна Ивановна устроила скандал. Она немного не в себе на религиозной почве.
— Понятно. Значит, Бекетов не был верующим. Вы ведь хорошо его знали? Дружили?
— Да.
— И вас не удивляет его самоубийство?
— Нет.
— А причина?
— Он же написал — нежелание деградировать, — раздраженно напомнил Панин и едко добавил: — В отличие от большинства, ему в этом смысле было, что терять.
— И он действительно деградировал?
Собеседник молчал. Талызину пришлось повторить вопрос.
— Ему виднее, — неохотно ответил, наконец, Николай Павлович.
— Но у вас же есть собственное мнение?
— А я не гений, чтобы до конца оценить уровень его интеллекта. Но не думаю, что он стал бы такими вещами шутить.
— Значит, тост на дне рождения вы приняли всерьез?
— Да.
— И не попытались отговорить Бекетова?
— Он сам был вправе решать. Нет, не пытался.
— Расскажите, пожалуйста, подробно, что произошло после этого тоста.
Панин пожал плечами.
— Все стали убеждать Володьку, что ему еще жить да жить. Или не все, но большинство — не помню. Потом праздник вернулся в нормальную колею.
— А пузырек?
— Что пузырек?
— Его кто-нибудь брал?
— Да, — вынужден был согласиться Николай Павлович, — Таня пыталась выкинуть его в окошко, да я не дал.
— Почему?
— Что почему? Почему пыталась или почему я не позволил?
— Почему не позволили?
Панин усмехнулся.
— Да потому, что я ответственный за кафедральное оборудование, и мне вовсе не улыбалось писать отчет об утрате. Вас это удивляет?
— Нет, что вы. А кроме попытки выбросить пузырек, ничего особенного не произошло?
— Не помню.
— Никто не ссорился, не скандалил?
— Я не заметил, — произнес Николай Павлович почти с вызовом.
— Нет, значит, нет. А где вы были в среду около двенадцати?
— Дома, — с непонятным удовлетворением заявил собеседник. — Один. Никто ко мне не заходил, никто мне не звонил. Я сидел и работал.
— А когда последний раз видели Бекетова?
— Во вторник. Я же сказал, в среду сидел дома и работал.
— Ясно. Мне придется коснуться деликатной темы. Пять лет назад Анна Николаевна покинула вас ради Владимира Дмитриевича. Как это произошло?
— Спокойно. Она его полюбила, сказала об этом мне и ушла. Мы все остались в дружеских отношениях.
— И вы ничуть не обиделись на друга, который увел вашу жену?
— Так она его полюбила, — с искренним недоумением повторил Панин. — Что тут можно было поделать? К тому же у них родился Юрик.
— А в вашем браке не было детей?
— Нет.
— Вы не хотели или Аня?
Задавая этот вопрос, Игорь Витальевич твердо помнил — Анна Николаевна в свое время утверждала, будто у Панина детей быть не может.
— Оба. Аня, она сама совсем дитя, куда ей еще было взваливать на себя ребенка?
— А теперь осталась, бедная, одна сразу с двумя, — сочувственно вздохнул Талызин.
— Да, — с горечью кивнул Николай Павлович, — ужасно. Конечно, Галина Васильевна будет помогать. Это ее мама. Я буду помогать. Но все равно. Аня такая чувствительная, такая непрактичная! Ей будет очень тяжело.
— Ну, к сожалению, эту трагедию ей пришлось бы пережить в любом случае.
Панин, вздрогнув, ледяным тоном уточнил:
— Что вы имеете в виду?
— Они же собирались расходиться, — простодушно пояснил следователь. — Бекетов собирался жениться на Кристине, своей лаборантке, разве не так?
— Бред сивой кобылы! — нервно выкрикнул собеседник. — Это вам кто насплетничал? Танечка, полагаю? В религию ударилась, воды не замутит, а как до сплетен доходит — откуда что берется? Вы, надеюсь, заметили, что она ненормальная?
— Она религиозна, но, по-моему, не менее нормальна, чем большинство из нас. И потом, я слышал это не только от нее.
— От самой Кристины? Девица выдает желаемое за действительное. Бегает за Володькой, забыв всякий стыд, ну, а что ему остается? Не пинками же прогонять. Он часто на нее жалуется, что Ане, что мне. Мол, надоедает жутко.
— А все остальные утверждают другое. Что между ними была связь, про которую невозможно было не знать.
Тут Талызин слегка покривил душой. Некипелов тоже уверял, будто ничего не знает.
— Ваши осведомители, они что, под кроватью сидели? Глупо доверять исходящим от ревности бабам или сексуально озабоченным мальчишкам. Надо спрашивать серьезных, разумных мужчин. Обратитесь, например, к Сереже Некипелову. Профессор, давний ученик и близкий друг Володи. Он вам скажет, как обстоят дела на самом деле.
Поскольку Игорь Витальевич был глубоко убежден, что на самом деле связь между Бекетовым и Кристиной имелась — вряд ли Марина, Кристина и остальные решили водить следствие за нос, — напрашивались два вывода. Первый — следствие за нос пытается водить Панин. Второй — раз он так уверен, что Некипелов по данному вопросу соврал, значит, в курсе подробностей вчерашней беседы. Ученые явно успели спеться.