— Не спорь, я правильно придумала. Вот Игорь подтвердит, да?
— Разумно, — с тоскою согласился честный Талызин. Похоже, его теперь будут атаковать в четыре руки, да еще до поздней ночи. Неожиданно Вика подошла к мужу, нежно поцеловала его и, крепко прижавшись, прошептала:
— Не переживай слишком сильно, ладно? Ну, пожалуйста! Мне тоже ужасно ее жалко… девочка совсем. Ты найдешь эту сволочь и посадишь. У тебя как с сердцем-то сегодня? Валидол хоть выпил?
— Нормально с сердцем, — с трудом выдавил Игорь Витальевич. Ему стало стыдно — ну, за что такому дурню досталась такая хорошая жена? И он добавил: — Если бы я сразу привлек оперативников, она могла бы остаться в живых.
— Почему это? — вскинулась Вика. — Они что, следили бы за каждым из них? Кто это тебе дал бы наружку на восемь человек? Ведь не было даже намека на то, что… что это произойдет. Тут даже телепат бы не догадался, а ты же не телепат! И вообще, как ты мог сразу привлечь оперативников, если это дело не имеет к тебе ни малейшего отношения? Богданов, вот кто мог, а не ты. Ты и так сделал больше, чем сделал бы любой другой! Другой палец о палец бы не ударил, а ты начал расследовать.
— Слишком медленно начал, Вика. Старый флегматик, вот я кто.
— Ничего себе — медленно! Начал в пятницу, а сегодня воскресенье. Выходной день, между прочим! Так ведь ты же должен был сперва убедиться, что это не самоубийство, а убийство, и только потом имел право что-то предпринять! А до сегодняшнего дня никаких прямых доказательств этому не было!
— Я должен был поверить Марине на слово.
— Придумал тоже! С чего это ты должен ей верить? А если б она ошибалась? Она женщина, она его любит, она не может быть объективна. Ты не имел никакого права верить ей на слово! Все ты сделал, как надо, а теперь нечего зря портить себе нервы, действовать надо. Я права? Чего сопишь, отвечай!
Талызин невольно улыбнулся.
— То-то же, — удовлетворенно кивнула ему жена. — Где ее нашли? При ней был баллончик?
Решив, что, снявши голову, по волосам не плачут, Талызин честно обрисовал ситуацию.
— Что скажешь, Марина? — обратилась Вика к подруге. — Кто из них, по-твоему, самый подозрительный? Я думаю, Лидия Петровна. Вот уж, кто стерва так стерва! Взять и нарочно человека покалечить — первый раз про такое слышу.
— Самое интересное, — прокомментировал Игорь Витальевич, — как она ловко задурила мне голову. Я был уверен, что Бекетов и его дела ей практически безразличны. И даже в церкви она так бестактно критиковала вдову за недостаточную пышность похорон, так откровенно всех рассматривала, словно пришла на фуршет. И вдруг — этот странный поступок. Значит, вы, Марина, сильно ее чем-то задели? Почему она набросилась не на Анну Николаевну, а на вас? И — задним числом замечу — почему она обо всех женщинах спокойно со мною поговорила, а про вас сделала вид, что даже имени не помнит?
— Ох, — вздохнула Марина, — чужая душа потемки. Когда-то она устраивала мне жуткие скандалы, с матерными ругательствами и попытками мордобоя, но это было больше десяти лет назад. К тому же Володя тогда сумел ее успокоить, она даже просила у меня прощения и предлагала какие-то рецепты по хозяйству. Я всегда терпеть ее не могла, она казалась мне вульгарной грубой бабой, хотя очень практичной и по-своему умной. Думаю, к Володе она была по-настоящему привязана, однако племяннице уступила его довольно спокойно. Правда, там ожидался ребенок. В общем-то, я всегда подозревала, что Лидия Петровна в определенный момент захочет устроить свою судьбу более основательно. Так оно и вышло. Потом я не слышала о ней много лет. На Володином дне рождения она пыталась меня задеть, но, разумеется, чисто словесно. Тем более, Володя и Сережа явно ее от этого отвлекали. Что касается сегодняшнего, я просто потрясена. Она подошла, шепнула на ухо: «Получай!» — и наступила. Потом отошла, как ни в чем не бывало. Честное слово, во вторник она относилась ко мне гораздо спокойнее! Плохо, но спокойно.
— Что же с тех пор изменилась? — пробормотал Талызин.
— Как что? — вмешалась Вика. — Лидия Петровна приехала в среду к Бекетову, тот сказал ей, что любит Марину, она разозлилась и отравила его. А Маринке за это отдавила ногу. Ты же сам говорил, что-то она со средой темнит.
— Она уверяет, что весь день не выходила, это подтверждает консьержка, но мне кажется, они сговорились. Иначе не понятно, откуда у консьержки такая стопроцентная уверенность, а у Лидии Петровны точное знание, кто именно в тот день дежурил. Завтра оперативники займутся этим вопросом. Только если она отравила Бекетова в ответ на его слова, зачем накануне украла яд?
— А она еще на дне рождения заподозрила, что он любит Маринку, и запаслась на всякий случай ядом. А когда он подтвердил, отравила.
— Данный мотив не слишком-то вяжется с ее характером и жизненными принципами. Она женщина практичная и не станет рисковать из-за каких-то там чувств, — заявила Марина.
— Так ногу же тебе покалечила!
— Без малейшего риска для себя. Она проделала это так, что засвидетельствовать что-то определенное очень трудно. Вот, Игорь Витальевич подтвердит.
— Согласен, к тому же она знает ваш характер, Мариночка. Она знает, что вы принципиально не вступаете в склоки.
— Вот именно! Причинить мне боль без риска для себя — поверю, но, поддавшись эмоциям, рисковать попасть в тюрьму… Вот если бы Володя угрожал ее благополучию…
— Значит, угрожал, — уверенно поведала Вика. — Она сама говорила, он давал ей советы по бизнесу. Она по ошибке открыла ему больше, чем нужно, а он умный, он догадался о каких-нибудь махинациях. Вот она и убила его. Игорь, чего молчишь?
— А вы знаете, дорогие мои, какое у нее любимое чтиво?
— Руководство по вязанию салфеточек, — ехидно предположила Марина.
— Дамские романы. Сентиментальнейшие дамские романы в мягких обложках.
— Не может быть! Игорь Витальевич, вы шутите!
— Совершенно серьезен. Я, конечно, не утверждаю, что все любительницы подобного чтива способны и сами на те странные поступки, которые совершают его героини, однако определенная склонность к сентиментальности им, наверное, требуется. Эту чушь даже Вика читать не в силах!
Вика, бывшая очень даже в силах, промолчала, тем более, что ее опередила Марина.
— Меня смущает другое, — с сомнением проговорила она. — Как по-вашему, почему убили Кристину?
— Свидетелей надо убрать, — процитировала какую-то пьесу Вика. — Она знала, кто убийца.
— Да? А почему никому не сказала? Ведь она любила Володю.
— Разозлилась из-за вашего с ним разговора, вот и не сказала. Но этот гад все равно побоялся и ее убил.
— Нет, Вичка. Пусть она разозлилась, пусть обиделась, но покрывать Володиного убийцу не стала бы. И потом, откуда ей его знать?
— Я думал об этом, — согласился Талызин. — Конечно, есть возможность сговора… например, ее и Гуревича или Петренко…
— Нет, Игорь Витальевич. Убить из ревности самой — это еще так-сяк, но подбить другого… нет. Кристинка — это вам не Анна Николаевна.
— Я тоже так полагаю. Остается следующий вариант. Вчера я встретил Кристину под окнами Бекетова. Предположим, она сидела там и в среду. Сидела и видела, как кто-то из знакомых зашел в подъезд. Сперва она не придала этому значения. Смерть Бекетова она считала самоубийством и так переживала, что ни о чем другом не думала. Но мои расспросы навели ее на мысль об убийстве, и она вспомнила о том, что видела. Вернее, кого.
— Что интересно, мы мыслим одинаково, — заметила Марина. — Я думаю точно так же. Откровенно говоря, сама в студенческие годы немало часов проторчала под этими окнами. И вот представьте себе, Игорь Витальевич… Кристина встречает вчера у подъезда вас, нервничает, говорит про убийство, но обвиняет не этого человека, а меня. Почему? Пусть она меня ненавидит, но, поверьте, меня в среду она у подъезда не видела. Неужели злость на меня сильнее ненависти к истинному убийце?