— Николай Павлович? Я хотел бы с вами поговорить. Моя фамилия Талызин, я следователь прокуратуры и занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Бекетова.
— Вчера меня уже допрашивали по этому поводу, — срывающимся фальцетом заявил Панин.
— Да, конечно, но я хотел бы прояснить некоторые моменты.
И тут тихий, покладистый человек, сжав кулаки, выкрикнул:
— Не дождетесь! Сейчас не те времена, когда милиция могла прийти выкручивать руки ученым! Вы не при коммунягах работаете, господин следователь! Это при коммунягах вы безнаказанно пытали людей в своих застенках, теперь вам этот номер не пройдет! Я буду жаловаться, я напишу в газеты, на телевидение! Вы еще пожалеете!
Талызин, что при советской власти, что теперь не имеющий привычки пытать людей в застенках, решил воззвать к логике.
— Вы ошибаетесь, Николай Павлович! Я просто хотел бы с вами побеседовать. В неформальной обстановке, по-товарищески. Разве это для вас же не удобнее, чем повестка в прокуратуру?
— Гусь свинье не товарищ! — нервно сообщил Панин. — Повесткой, только повесткой. А еще лучше — в кандалах! А сплетничать с вами в святых стенах университета — ищите себе, господин следователь, другого стукача!
И нелепой походкой пожилого, привыкшего к сидячей работе мужчины он быстро проковылял по коридору и скрылся за углом. «Да уж, — ошарашено подумал Игорь Витальевич, — выбрал я себе покладистого фигуранта, нечего сказать! Если уж якобы тихоня меня облаял, то как меня встретит юный Петренко, страшно даже представить…»
Но, что интересно, вновь попал пальцем в небо.
Андрей стоял в коридоре напротив лаборатории и мрачным взглядом сверлил дверь. Мрачность с его обликом совершенно не вязалась. На задорном лице немного повзрослевшего, но вряд ли остепенившегося Тома Сойера должна была сверкать жизнерадостная улыбка, а рукам следовало пристраивать среди почтенных стен университета дохлую кошку, но никак не покоиться в карманах. Впрочем, до конца совладать со своей природой парню не удалось. Да, он вроде бы стоял в коридоре, однако ни на секунду не прекращал движения — то шаркал ногой, то подскакивал, то вертелся. Талызину даже стало смешно.
Разумеется, вслух он смеяться не стал.
— Добрый вечер! Вы — Андрей Петренко? А я — Игорь Витальевич Талызин, следователь прокуратуры. Я занимаюсь смертью Бекетова.
— А… ну, да… Добрый вечер! А что? Нам вроде сказали, больше от нас ничего не надо.
— Потребовались некоторые уточнения.
— Да, конечно, — Андрей улыбнулся, и его серо-голубые глаза засияли. — Если это надо для Владимира Дмитриевича…
Тут он осекся, улыбка померкла.
— Почему-то такое ощущение, что он живой, — пожаловался парень. — А потом — бах! — и вспоминаешь. Чертовщина!
— Это действительно надо ради Владимира Дмитриевича, — заметил Талызин.
— Хорошо. Только я не знаю, что именно вы хотите. Вы спрашивайте, хорошо?
— Может быть, мы пройдем на кафедру? Там будет удобнее.
Андрей вздохнул.
— Там Кристинка. Это лаборантка наша. Плачет, по-моему. Я заглянул, и вот теперь не знаю… То ли утешать, то ли лучше не трогать. Теперь стою, как дурак. Мы можем зайти в аудиторию, вот сюда.
Что они и сделали. Игорь Витальевич почему-то не знал, с какого вопроса разумнее начать, а лицо собеседника выражало такую готовность помочь, что в результате начать решил с главного.
— Вы ведь хорошо знали вашего научного руководителя, Андрей? Я имею в виду, как человека.
— Ну… это как посмотреть. В чем-то, наверное, хорошо, а в чем-то не очень. Я имею в виду, мы общались очень много, кроме последнего года, конечно, но на какие-то личные темы особо не говорили.
— А почему кроме последнего года?
— А я стажировался в Штатах. Владимир Дмитриевич приезжал туда на месяц, а остальное время нам приходилось переписываться по мылу.
— По… по чему?
— По электронной почте, — не выдержав, засмеялся Андрей. Он сделал это так заразительно, что и Талызин улыбнулся. — E-mail, правильно? Вот мы и говорим — по мылу.
— Понятно. В любом случае, у вас наверняка есть собственное мнение о характере Бекетова. Скажите, его самоубийство — оно вписывается в характер?
Петренко, вскинув полные изумления глаза, выпалил:
— Так что, Женька как бы прав?
— В чем прав и какой Женька? — осведомился следователь.
— Да Женька Гуревич. Если вы расспрашиваете учеников, то с ним-то обязательно должны поговорить. Они с Бекетовым весь последний год колбасились. Владимир Дмитриевич даже в Штаты его с собой брал, это чудо в перьях.