Талызин почувствовал себя неловко. Марине было бы не слишком приятно знать, что он обсуждал ее в этаком ключе. Да и вообще, при чем тут Марина? Ах, да…
— Так Лазарева не поверила словам Бекетова о самоубийстве?
— Может, и поверила, но не расстроилась. Она бы и сама с удовольствием его убила.
— Да? А по какой причине?
— Она садистка и завистливая стерва, — без эмоций повторила Кристина. — Она ему завидовала.
— В чем?
— Во всем. Он гений, а она как ученый полный ноль. Он пользуется успехом у женщин, а ее мужчины не замечают. Его уважают, а над ней смеются.
— И как по-вашему, она могла прихватить пузырек и назавтра подлить яд Бекетову? Прийти к нему в гости и…
— Конечно. Они знакомы много лет. Он бы ее впустил. А Анны Николаевны дома не было.
— Хотя по большому счету, причины для убийства были скорее у нее, — предположил Талызин.
— У Анны Николаевны? Какие же?
— Извините за откровенность — ваши отношения с ее мужем.
— А он ей не был мужем.
— Тем более!
— Она его любит, — вдруг произнесла девушка. Впервые в ее голосе послышались живые ноты.
— Так, по-вашему, она могла бы совершить убийство или нет?
— Понятия не имею. Я с нею почти не знакома.
— Но вы с Бекетовым говорили о ней?
— Володя относился к ней, как к матери своего сына. Поэтому с ней и жил. Она это сразу знала и не могла рассчитывать на его любовь.
— Значит, она это знала? — осведомился Талызин.
— Конечно. Он был честным и ничего не скрывал. Я была не против, что он с ней живет. Главное, что его любовь принадлежала мне.
Кажется, в точности так в рассказе Марины обрисовывал чувства девочки Бекетов. Но надеялся, что заявление о самоубийстве изменит ситуацию, а, судя по всему, в женщинах этот тип разбирался неплохо. Поэтому Талызин, хорошенько вспомнив слова Марины, спросил:
— Но когда Владимир Дмитриевич сообщил о желании покончить с собой… вы не подумали, что виновата Анна Николаевна? Что именно жизнь с постылой старухой заставляет его считать себя стариком?
Неожиданно дыхание девушки прервалось, она захрипела, схватившись за шею. Однако перепугавшийся Игорь Витальевич не успел ничего предпринять, как она уже достала из сумки ингалятор и, отвернувшись, прыскала себе в горло.
— Может, вызвать врача? У вас ведь астма?
— Ерунда. Главное, таскать с собой эту дрянь. У меня по всем сумкам флаконы распиханы.
Действительно, дыхание быстро восстановилось.
— Если вы плохо себя чувствуете… мы можем поговорить завтра…
— Ерунда. Завтра суббота, у меня выходной. Лучше сейчас.
Кристина явно намекала, что домой к ней заявляться не стоит.
— Так мы говорили о… — следователь немного помедлил, опасаясь вызвать новый приступ, но все-таки решился. — Мы говорили о том, что, возможно, именно жизнь с постылой женщиной могла вызвать у Бекетова мысли о смерти.
Нового приступа не было в помине, спящая красавица вернулась к привычному состоянию.
— Не думаю. Женщины не играли в его жизни серьезной роли.
— А что играло?
— Наука. Он был фанатом своей науки. Мне это нравилось.
— Значит, слова Бекетова не вызвали у вас раздражения против Анны Николаевны?
— Нет.
— Тогда почему же вы с ней поссорились?
— Кто вам сказал?
— Очевидцы, — дипломатично ответил Игорь Витальевич.
— Мы не поссорились, просто спустили пар. Обе разнервничались.
— Значит, по-вашему, все, кроме Лазаревой, приняли слова Бекетова всерьез?
— Да.
— И мужчины?
— Да. Разве что Гуревич… но ему все до фени, кроме формул. Зато Андрюша очень переживал.
«А сам он утверждает противоположное, — подумал Талызин. — Интересно! Впрочем, Петренко холерик, его чувства внешне выражаются более импульсивно, чем у остальных».
— Скажите, Кристина, а Бекетов был верующим?
— Да. Он очень хорошо знал библию и всякие обряды. И чем отличается православие от католицизма, и все такое.
— Но ведь для истинного христианина самоубийство — смертный грех.
— Да? Значит, его убили, — покладисто и равнодушно согласилась девушка. — Вы бы потрясли Лазареву, если вам это важно.
Это ж надо — так невзлюбить бедную Марину! Прямо мания какая-то!
— А как вы считаете, интеллект Бекетова с возрастом и впрямь ослаб?
Хотя вряд ли красотку интересовал его интеллект — наверняка более важными являлись иные качества.
— Откуда я знаю? Мы знакомы всего полгода. Он гений.
— А с кем из учеников он был наиболее близок?
— С Гуревичем. Он им восхищался, не знаю, за что. Володя, он был, как Пушкин.