— А как же Лидия Петровна? — вырвалось у удивленного Талызина.
— А тетя Лида сама передала мне его из рук в руки, представляете? Все рассказала — какую еду любит, какие у него привычки. Я только тогда поняла, что между ними было. Тетя Лида — очень мудрая женщина, хотя в ее мудрости много цинизма. Сказала: «Мне сорок пять, пора и о старости подумать. Если сейчас не найду себе хорошего мужа, потом будет сложнее. А ты еще молодая, поживи в свое удовольствие». А через год они расписались с Борисом Васильевичем. Очень порядочный человек, вдовец, из военных. Живут душа в душу. А мне Володя взял и предложил переехать к нему. Мог бы забыть и про меня, и про будущего ребенка, а он нет, не забыл. Хотя имел полное право — весь грех был мой, и ответственность вся была на мне. Потом Машка родилась. Он-то мальчика хотел, но и ей был рад. Пять лет мы вместе прожили. Для меня это были годы счастья. Но я знала, что это временно. Незаконное счастье, понимаете? Незаслуженное. Я словно одолжила его у той женщины, которая была Володе суждена от Бога, а не пришла бы к нему сама.
«Пять лет, — подумал Талызин. — И Марина говорила про пять лет счастливой платонической любви. И с Анной Николаевной этот тип прожил ровно пять лет. Прямо-таки плановое хозяйство!»
А вслух спросил:
— Как по-вашему, Анна Николаевна и есть такая женщина?
— Нет, — снисходительно покачала головой собеседница, — конечно, нет. Она тоже от себя, а не от Бога. Только она не понимает этого и пытается бороться. И что? Вот родила во второй раз — а оказалась дочь. Не думаю, что ее это обрадовало, а ведь это знак Господень. И то, что первым у нее родился мальчик — тоже знак Господень. Когда Володя сказал мне, что Аня сделала УЗИ и у них будет сын, я поняла — Господь считает, мне пора уйти. Володя так мечтал о сыне, а мне Бог других детей не давал, только Машку. Я и без того получила от жизни больше, чем заслуживала. Время разбрасывать камни закончилось, пришла пора их собирать. Я всегда знала, что эта пора рано или поздно наступит. Не думайте, никто меня не выгонял, я ушла сама.
— А дочку было не жаль? — холодно осведомился Игорь Витальевич, чувствуя глухое раздражение против мужчины, планомерно меняющего одну бабу на другую да еще умеющего их убедить, будто так желает бог.
— А Володя ей все объяснил. Что другая тетя принесет ему совсем маленького мальчика, который еще не умеет ходить, поэтому мальчик будет жить с ним. А она уже стала большой девочкой, так что теперь они с ней будут ходить друг к другу в гости. У Машки легкий характер, ее не надо жалеть.
— А вас?
— Господь дал мне время замолить свои грехи. Это его великая милость. К тому же Володя меня не покинул. Я всегда знала, что он поддержит в трудную минуту.
Талызин лишь пожал плечами. Странная женщина и странная логика, но при этом полная искренность — в подобных вещах он разбирался.
— Предположим, Бекетова и впрямь убили. Кто, по-вашему, мог это сделать?
Татьяна Ивановна в ужасе отшатнулась.
— Я не хочу об этом думать, Игорь Витальевич! Это грех. Для меня главное, что он не убивал себя сам. А преступника пускай накажет Бог. Не нам, грешным, судить других.
Следователь понял, что здесь глухая стена. Что ж, попробуем попытать счастья с Лидией Петровной, а потом… потом наконец посмотрим на Анну Николаевну. Эта дама вызывает все большее любопытство. Впрочем, Лидия Петровна тоже оказалась не лыком шита. Подъезд роскошного нового дома, приуютившегося между метро и парком, сторожила суровая консьержка, изучавшая служебное удостоверение с таким тщанием, что Талызин чуть было ни заколебался — а не подделка ли у него? Однако он был пропущен к лифту, краем глаза увидав, как консьержка хватается за телефонную трубку — надо понимать, предупреждает жиличку о неприятном госте.
В отличие от двоюродной племянницы, Лидия Петровна была одета отнюдь не по-монашески. Мощные телеса прикрывал многоцветный широкий халат на молнии, на голове красовалась чалма из той же ткани. В ушах сверкали броские серьги, пальцы унизаны крупными перстнями. Талызин не был ювелиром, но решил, что камни настоящие — иначе подобное повесили бы на новогоднюю елку, а не на почтенную матрону пятидесяти пяти лет.
— Вы, конечно, по поводу Володиной смерти, — уверенно и благожелательно заявила матрона. — Я рада. Я была ему старым другом, и, если уж вы расспрашивали мальчишек вроде Сережи Некипелова, чем я хуже?