− Я нормальный пилот, − Макс пожал плечами. - Я синтезирую и продаю... − он задумался и продолжать не стал, − но университетский курс пилотирования прошел. Только, думаю, ваш капитан взял бы меня на борт, даже если бы я больше ничего не умел. Его здоровье, к слову.
Дьюла с сомнением хмыкнул - у него, похоже, были основания сомневаться в здоровье Волка. Гаржу же, ничего не понимающему, оставалось только наблюдать.
Корабль под руководством капитана Волка никогда ничего не синтезировал - да и зачем, если во Вселенной достаточно вещей, которые можно просто доставить из пункта А в пункт Б и заработать на этом кругленькую сумму.
Но мало ли что изменилось за то время, что Гарж прыгал по хопским сугробам от дома до продуктового магазина.
Макс, судя по всему, погрузился в глубочайшие размышления на предмет того, сколько денег можно будет содрать с Волка за это самое загадочное дело. А может, он просто созерцал янтарное зеркало настоящего пива.
Судя по виду Дьюлы, тот тоже не особенно представлял, что хочет от этого странного парня Волк.
− Вашему капитану придется очень хорошо мне заплатить. Обычно я не выезжаю с планеты, − наконец-то ответил Макс.
− Невыездной? - воодушевленно поинтересовался Гарж, за что заслужил полный презрения взгляд. Ну и ладно. И не больно-то хотелось беседу поддержать.
− Не существует понятия «невыездной», пока есть деньги. Когда отправляемся?
− Завтра утром мы проводим вас на корабль.
− Я приеду сам, − оборвал Дьюлу Макс, заглядывая в опустевшую кружку и пододвигая к себе другую. − Я спрашиваю, во сколько отправление.
− В девять вечера, − отозвался Эссенжи, явно чем-то уязвленный.
− До свидания, − и Макс мгновенно потерял к ним интерес.
Глава 3
Кроме маков на этой разваленной планетке были только камни. Огромные, до колена, пупырчатые и с виду не очень-то похожие на камни, но на самом деле самые натуральные глыбы. Каменнее просто некуда. На них можно было сидеть и даже валяться, пока на оранжевом небе болтался оранжевый светильник. Часов в шесть по местному времени светильник начинал закатываться, и почти сразу темнело так, что можно было по родной маме пройтись, а не только по полю, устеленному маками.
Седрик любил ночное время на колонии, когда подразумевался, вообще-то, отбой, а они с Карлом вместо этого выбирались со станции и шлялись между маками, которые кое-где скрывали их с головой.
Планета была пуста. Совершенно. Не считая трех станций, две из которых со временем совершенно пришли в негодность, маков, которые высадили до самого горизонта, и камней. Никакой разумной жизни, которую следовало бы изучать, или хотя бы какие-нибудь вирусы в воде, или опасные высадки, после которых медотсек был бы забит до отсека - ничего.
Седрику не нравилась эта колония днем, но ночью она становилась очень даже ничего. Вот только снился ему почему-то постоянно только день. Глаза слепило оранжевое зарево, от него горели веки и чесалась шея - как при аллергии. Но пошевелиться никак не получалось.
Седрику, когда он в составе сформированной группы шагнул на ржавую землю планеты, показалось, что она вся охвачена огнем. Полыхающий спутник, дающий свет; маки, огромные алые бутоны, застилающие всю зелень до самого горизонта, насколько хватает глаз; кирпичное небо в разводах, будто где-то вдалеке из невидимого завода валил грязный дым; неестественного цвета трава.
Ботаники и радиационные биологи чуть умом не тронулись от радости при виде такой несусветной красоты. Черт знает, что с ними, такими умными, потом, после аварии, случилось. Маки их сожрали, что ли.
Всякий раз, когда Седрику начинала сниться дневная колония, он ворочался, часто просыпался, а потом вставал, уставший еще больше, чем вечером, и тащился на смену. Планета завела себе привычку сниться аккурат перед рабочим днем. А потом он слег с обострением какой-то ерунды - и понеслось.
Теперь ему не снилось - он жил в этом проклятом поле. Ел эти маки, ссал в маки, ходил тоже в маки, и спал, мать его, в тех же маках. И только маки-маки-маки до горизонта, и от них чесалась шея и руки, и Седрик расчесывал кожу до разрыва кровавых пузырей, пока руки не заросли такой жесткой коркой, что пальцы стало тяжело сгибать.
Во что превратилась шея - думать вообще не хотелось. Будучи ветеринаром, он видел такое довольно часто: так, как сейчас выглядел он, выглядели бездомные псы с неблагополучных планет, где они разводились сами собой и раз в месяц стандартно усыплялись, чтобы не разносить в округе заразу.
Вот и Седрик сейчас был той заразной псиной, которую проще усыпить, чем попытаться вылечить.