спотыкаясь, бежит вперёд,
взрезая тело снежного наста...
Всё это, надо признать, звучит
неправдоподобно,
но всё так и есть, как написано,
просто поверьте на слово.
Даже у лжи есть предел,
и это именно он.
Мы дошли до края земли,
смотрим вниз с восторгом и трепетом,
рисуясь и хохоча, подходим опасно близко к обрыву,
размахиваем руками,
свистим,
кривляемся, а потом
сидим, свесив ноги,
глядим в глубину на гигантских рыбин,
плывущих в тьме и безвременье, в бездонном своём океане,
отбрасывающих на плоскую землю свои гигантские тени.
По деревням Брянской области,
не переводя дыхания,
ковыляет к границе
сбежавший за месяц до освобождения.
У всего всегда есть предел,
и это именно он.
январь 2009
ЯШКА
Здесь, в лагере, все выглядят одинаково: короткие шорты, пилотка с клеймом отряда. Вот мы наблюдаем девятилетнего Якова, он каждое лето здесь — три месяца кряду. Его отправляют в лагерь почти с пелёнок: бюджетное место, кормёжка, присмотр, «зарницы». Угрюмый с виду, а так нормальный ребёнок... ну, разве что незнакомых слегка боится. Цепляет старших меткими злыми фразами, но вежливо, не хамит, меру знает чётко. У Якова волосы иглами дикобразьими торчат, не желая укладываться в причёску. У Якова горб на спине, глаза цвета чая, лицо неподвижно, как будто из монолита. Вожатые с удовольствием отмечают, что сверстники не смеются над инвалидом. Напротив, заботятся, лезут вон из кожи: кровать у окна, лишний завтрак, кивки, объятия...
У Якова при себе настоящий ножик, и он никогда не стесняется применять его. У Якова меткий удар и такая силища, что можно вбивать в промёрзшую землю сваи, а то, что никто вожатым не доносил ещё, так он обещал прирезать, если узнает.
У Якова в голове закипают замыслы, он тащит их к речке, глядит на мутную воду, высматривает русалок в прибрежных зарослях.
Ему суждено прожить сто четыре года: стать доктором двух наук, написать три повести, которые, разумеется, все читали, быть битым за гонор и горб, за напор и стиль, за яркие необязательные детали.
Стать знаком и эталоном, классиком жанра, на каждом фуршете расхаживать с новой спутницей.
Стать дедом без внуков, едким, сухим, поджарым, ночами ждать, когда потолок опустится и станет тягучей бездной, чтобы вобрать его.
Вот вынырнули русалки, зовут купаться. Он должен быть в корпусе до половины третьего, купаться сегодня не выйдет — уже два двадцать. Он вскакивает и мчится через кустарник по узкой тропинке к секретной дыре в заборе.
Он будет владельцем з
а
мка с конюшней, псарней и лестницей, уходящей с порога в море, он будет покорен логосу безучастному, он будет всевидящ, как многоглазый Аргус.
Но это потом, когда-нибудь, а сейчас ему неплохо бы пережить свой девятый август. Он точно знает: кто-нибудь да обманет, нельзя позволить себе ни одной промашки. Стальная бабочка у него в кармане мечтает о тонких крылышках и ромашках.
декабрь 2009
«она приходит, если дело труба, и ясно, кто правит бал...»
она приходит, если дело труба, и ясно, кто правит бал
неотвратимая как набат
спокойная, как аббат
в волосах бант
маленькая, грязная — стыдоба
ненормальная худоба, трещинки на губах
когда она входит, затихает пальба, замолкает мольба
мужчины затыкают орущих баб, выключают гремящий бас
покидают кто дом, кто бар
собираются на площади у столба
или у входа в центральный банк
каждый знает: пришла судьба — нужно не проебать
они оставляют дома женщин, детей и калек
каждый из них какой-нибудь клерк
работает в городе много лет
водит древний форд или шевроле
ковыряется по выходным в земле
ест по утрам омлет, вечером в баре орёт «налей»
пел в группе, но после как-то поблек...
и вот они идут в тишине и мгле
как косяк дрейфующих кораблей
травы доходят им до колен, она ведёт их сквозь сизый лес
на обочине трассы среди пыльных стеблей
каждому вручает его билет
из ближайшего города — на самолёт
на каждом билете — косая черта
и причудливый красный штамп
каждая точка прибытия — именно та
где приложение сил даст невиданный результат
воплотится мечта
нужно только выйти на трассу, поймать авто
не думать о том
как дома будут роптать
заклинать возвратиться, круги топтать