Врач ему говорит: «Всё пройдёт, просто ты устал и раскис».
Врач не видит, как лезут в щели ковыляющие полки:
Говорящие куклы, букашки, сросшиеся зверьки,
Мертвецы, бытовая техника, склянки и пузырьки,
Сумасшедшие бабки, бритвенные станки...
Он глядит, размышляет: «С меня хватит!»
Шепчет: «Радуйся, гад, ты за них в ответе.
Ведь тебе как раз за такое платят.
За саднящую эту твою подкожность,
За гнетущую холодность и кромешность,
За твою интрижность и персонажность,
Многослойность, многоэтажность,
За твою чертовскую сложность —
Платят
За вот эту потную влажность».
Ночью
Каждый час его подбрасывает с кровати.
Он бормочет как мантру: «Этот вой за окном — ветер».
И идёт в соседнюю комнату
Проверить,
Дышат ли дети.
Курит в кухне «честер» жены,
Пьёт из носика мутный чай.
Возвращается.
Засыпает.
Ещё на час.
март 2008
НОЧНЫЕ СТРАШИЛКИ. ЯН
Елене Ремизовой
Ян снимает тесный пиджак — жара. Ян завязывает шнурок и идёт, торжественный, как жираф: властелин окрестных дворов, ободряющий встречных: «Выше нос!», прядь откидывающий со лба, похититель коктейльных вишенок, дрессировщик бездомных собак, ужас кошек, любимец тётушек, продающих холодный квас, обладатель рекордно больших ушей и немыслимо синих глаз.
Ян шагает мимо цветущих лип, белых статуй, клумб и колонн к старой иве с косами до земли и бугристым больным стволом. Под корнями ивы закопан клад в старой банке из-под конфет: череп крысы, бусина из стекла, костяной пожелтевший ферзь, ключ с резной бородкой, перо совы или, может быть, пустельги, деревянный рыцарь без головы и десяток помятых гильз. Ферзь — большая ценность, сосед вчера за него предлагал свечу. Бусину с восторгом возьмёт сестра, может, станет добрей чуть-чуть. За перо и череп дают пинцет и пластмассовый автомат. Но сегодня у Яна другая цель — только ключ он кладёт в карман.
Дверь ждала давно. Тридцать лет во сне, в тишине, в духоте, в пыли. Дверь пока молчит. Через пару дней запоют две её петли.
Нас учили страшиться чужих людей, злых микробов и вещих снов. Мы чертовски бдительны на воде, на пожаре и в казино. Мы седлаем ветер, изводим крыс, но забыли, как быть с дверьми... В полумрак чердачный, на гребни крыш, в небольшой человечий мир дверь глядит из савана паутин, взгляд её холоднее льда. Синеглазый мальчик уже в пути. Будет весело, как всегда.
июнь 2010
НОЧНЫЕ СТРАШИЛКИ. ПЕТРИК
Петрик боится ложиться:
Пятую ночь
Петрику снятся злые шаги за спиной,
Резкий щелчок металла, хриплый окрик: «Эй, ты!»
Кончики пальцев за такт успевают остыть.
В горле комок, кастаньеты в ушах стучат.
Лямка футляра
рывком
слетает с плеча.
Гулкий негромкий стук.
Медный вкус во рту.
Всё, доигрался, парень.
Они уже тут.
Первый удар будет в спину, он знает,
ведь он здесь был.
Петрик послушно падает на бок,
мычит, как бык.
Слышит невыносимый,
страшный, как нож к ребру,
Хруст ломаемой деки, стоны рвущихся струн...
Он просыпается с воплем,
руками неверными воздух месит,
Шарит вокруг.
Находит.
На месте.
Она на месте!
Всё хорошо, жива, ни царапинки, ни пылинки нет...
Слуги молчат: слепой хозяин скрипку баюкает,
Гладит тугие струны, шепчет ей: «Не покинь...»
И узловатыми пальцами
Перебирает колки.
июнь 2008
«За сгоревшим бором, плешивым камнем...»
За сгоревшим бором, плешивым камнем,
Под изрезанным звёздами брюхом ночи
Он ревёт, как боров, поёт с волками,
Прорастает, струится, преграды точит —
Мой двойник, несбывшийся лучший образ,
Невесомый, умеющий видеть кожей,
Пьющий лунный свет, быстрый, словно кобра,
Идеальный контур, избранник божий,
Ждущий утро у солнечного причала,
В высоту взмывающий пёстрой птицей.
Иногда он грезится мне ночами,
И наутро хочется удавиться.
Я — охапка слов, он — изящней хокку.
Он властитель времени — я не в силах