В детском саду дивятся: «Какой парнишка!
Умненький, аккуратненький, честный, кроткий».
Ах, поглядите, Федя убрал игрушки!
Ах, полюбуйтесь, Федечка чистит чешки!
Фёдор, сжав челюсти, моет чужую чашку:
Чашки не нападают меньше, чем ротой.
БЕСТСЕЛЛЕР
I. «Ты уже не первый. И не второй...»
Ты уже не первый. И не второй.
Просто персонаж, проходной герой.
Боль твоя не скрутит моё нутро,
Смех не подарит радости.
Ты — боевичок, детектив, попсня.
Книги будут съедены, фильм отснят.
Что ты лезешь всюду, как тот сорняк?
Что тебе ответить? «Прости»? Прости.
Я сержусь на тебя, я беру перо,
Я тебе подкладываю перрон,
Вереницу свадеб и похорон
В зимнем далёком городе.
Ты, конечно, едешь — как быть, родня.
В коридоре пьют, а в купе бубнят.
Нынче вместо праздничного огня —
Тусклый, холодный, голый день.
Не сюжет — набросок, одна из проб,
Повод сдобрить текст, запасти острот.
Что стучишь зубами, родной? Продрог?
Так ведь январь, не май, поди.
Позвони... кому там в хандре звонят?
Погуляй, до поезда есть полдня.
Только ты — уставился на меня.
Сохнет в горле. Стынет в груди.
Ты сердит на меня, ты берёшь перо...
II. «У него в гараже склад оружия и амбар бит...»
У него в гараже склад оружия и амбар бит, но на случай проверки на счетах и в кармане пусто. У него жена — престарелая злобная барби с изводящей его неизменной повадкой пупса. И когда осенним ясным утром он застрелит её, достав, наконец, из-под плитки паркетной ствол, скажут, что правительство зомбирует население посредством телевидения и радиоволн.
Охнут: «Был же обычный служащий банка, каких масса», вздрогнут: «Он улыбался, когда его уводили в машину». На допросе он рявкнет, что просил на завтрак кусок мяса, а не лекцию о пагубном действии холестерина. Прибегут даже эти — в штатском. Почти с мольбой станут спрашивать, не было ли у него странных симптомов. Он поведает им, что жена была жутко дурна собой и совершенно, ну совсем не умела готовить.
Я могу подтвердить — не умела. Ведь я описывал и её: шесть страниц парфюма и трёпа — такая скука. Типажи картонны, но живы — читатель обычно на них клюёт. Да и много ли нужно для бульварного покетбука? Всё бы ладно, тираж, гонорар, запой, пустой кинозал... есть одна загвоздка. Вернее, их даже две. Он не стал дожидаться полиции, как я про него писал.
А поехал ко мне.
И теперь барабанит в дверь.
Сижу, дурак дураком, уставившись в монитор, безрезультатно пытаюсь унять мандраж, успокаиваю себя тем, что я — целый автор, а тот — на лестничной клетке — всего персонаж. Всего Персонаж за дверью палит в потолок, мир тонет в мареве, в липком поту, в бреду. Понять бы только: развязка или пролог...
Встаю. Выдыхаю. Иду отпирать. Иду.
ПРОФЕССИОНАЛ
Он сдаёт свой сценарий в срок и идёт домой напиваться.
Фильм заявлен к апрелю, а пока можно съездить в Ниццу,
Взять жену и детей, искупаться, преобразиться.
Текст хорош, он уже предвкушает премии, интервью, овации,
Сиквел, приторно улыбающиеся лица.
А пока — надраться,
Просто взять и надраться.
В полночь в спальню начнут стекаться
Им придуманные уродцы.
Он твердит: «Это всё мне снится».
Он четвёртый год глотает пилюли и порошки.
Врач ему говорит: «Поезжай в деревню пить кефир, полоть сорняки».
Врач ему говорит: «Всё пройдёт, просто ты устал и раскис».
Врач не видит, как лезут в щели ковыляющие полки:
Говорящие куклы, букашки, сросшиеся зверьки,
Мертвецы, бытовая техника, склянки и пузырьки,
Сумасшедшие бабки, бритвенные станки...
Он глядит, размышляет: «С меня хватит!»
Шепчет: «Радуйся, гад, ты за них в ответе.
Ведь тебе как раз за такое платят.
За саднящую эту твою подкожность,
За гнетущую холодность и кромешность,
За твою интрижность и персонажность,
Многослойность, многоэтажность,
За твою чертовскую сложность —
Платят
За вот эту потную влажность».