Тут бабушкины воспоминания, которым она предавалась с огромным удовольствием, на мгновение прервались, а потом она переключилась на наше с Лешей безоблачное детство.
– Едем, бывало, а они у нас в колясочках сидят и друг к другу тянутся, – с умилением говорила бабушка, пользуясь тем, что нашла подходящего слушателя. – Такие миленькие! Леша в Даше души не чаял. Он только с ней и дружил. Хороший мальчик, не хулиган, мать за ним следила, поэтому и вырос порядочным человеком. Дачу мы снимали в одном месте, поэтому все лето дети вместе играли, и мы на них нарадоваться не могли.
Я подивилась тому, что моя бабушка помнит обо мне такие вещи, которые я сама и помнить-то никогда не помнила. И зачем ей потребовалось вытаскивать на свет божий то, что в годовалом возрасте мы с Лешей играли в одной песочнице, а они с его мамой на нас умиленно глазели? И что с того, что мы снимали дачу в одном месте? Просто ехать туда было удобно, и вообще это было дачное место, там многие снимали дачи на лето.
– Я лично всегда считала, что Даше на роду написано выйти замуж за Лешу. Он, конечно, звезд с неба не хватал, но у моей внучки голова за двоих варит, – польстила мне бабушка.
На самом деле в голове у меня не настолько богато, чтобы еще и за Лешу все жизнь думать. На двоих моих мозгов никак не хватило бы. Это бабушка зря надеялась. Но даже со своими мозгами я сообразила, что мне не избежать рассказа о моем сегодняшнем приключении, когда в меня палили из пистолета с глушителем – ведь надо было помочь следствию, которое в противном случае забуксовало бы: нас с тетей считали бы самыми подходящими подозреваемыми. Насчет тети не знаю, может, она втихаря и придушила Верку под видом оказания той первой медицинской помощи, а вот за себя я твердо могла поручиться. Для того чтобы воссоединиться с Лешей, я и комара бы поленилась убить. А к маме Вере всегда относилась по-дружески, жалела ее из-за того, что у нее такой сынок.
Поэтому, когда пришла моя очередь давать показания, я не стала ничего скрывать от изрядно к тому времени осунувшегося и побледневшего майора и сразу же выложила ему все начистоту про подонка с пистолетом. Не утаила ничего! Мои родственнички могли смело падать в обмороки и отправляться за «неотложкой». Поводов у них для этого накопилось предостаточно.
– Так-так, – многозначительно пробормотал майор, и я с ужасом поняла, что он не верит ни одному моему слову и считает киллера моей личной выдумкой, к тому же очень неловкой и наспех слепленной – для того, чтобы отвести подозрения от себя и своих родственниц. – Значит, вас преследовал смуглый парень с азиатскими чертами лица и с раскосыми глазами? Он был в серой куртке и джинсах?
Как только майор произнес слова «серая куртка», я похолодела, потому что совершенно точно вспомнила, что никакой серой куртки на парне не было, а была черная джинсовая. И почему я такая рассеянная?! Угораздило же меня вспомнить про свой красивый серо-стальной плащ именно в ту минуту, когда я описывала преступника. Как теперь быть? По лицу противного майора и так разливается откровенное недоверие, а если я еще сейчас начну путаться в показаниях, так он и вовсе мне не поверит. Да и что толку? Все равно парень уже сто раз переоделся. Поэтому я только кивнула и стала слушать майора, продолжавшего разглагольствовать:
– И этот парень палил в вас из пистолета с глушителем, но ни разу не попал даже в полу вашего пальто? А потом, расстроившись из-за того, что упустил вас, он решил отыграться на первой попавшейся особе, и ею, конечно же, по недоразумению, оказалась бывшая подруга вашей тети, на которую вся ваша семья имеет зуб. – Майор мерзко ухмылялся.
– Во-первых, на мне было не пальто, а плащ, который сейчас в стирке из-за того, что я была вынуждена ползком убираться от того придурка с пистолетом, – заявила я. – Во-вторых, я очень старалась, чтобы он в меня не попал. И в-третьих, ни у кого из нас нет пистолетов или тем более автоматов. А если я не ослышалась, то врач сказал, что тетю Веру именно застрелили.
Закончив свою речь, я с торжеством посмотрела на майора, ожидая увидеть его полностью сраженным моими железными доводами. Но он что-то не торопился сражаться ими и, перестав ухмыляться, сказал:
– Пистолет вы могли выбросить где-нибудь в садике, плащ нарочно вымазали, а рассказ ваш выглядит в высшей степени не правдоподобно.
– Да поймите вы, этот парень вполне мог перепутать нас с тетей Верой. Было уже темно, а на нас почти одинаковые светлые плащи и прически похожие.
– Но почему для того, чтобы ее прикончить, киллер выбрал именно этот садик, который возле вашего дома. И как, в конце концов, ему удалось заманить туда вашу знакомую? – не успокаивался майор.
Это было слабым звеном в цепи моих рассуждений, и я в растерянности молчала. От необходимости что-либо объяснять меня спасло появление мамы, бабушки и Зои, следовавшей за ними с видом агнца, ведомого на заклание. Они смели все кордоны и воскликнули:
– Так в тебя тоже стреляли?!
После их слов мне стало совершенно понятно: они прекрасно слышали наш с майором разговор. Оставалось только удивляться, что у них хватило терпения усидеть в комнате и дослушать мои откровения до конца – ведь могли примчаться сразу же.
– Если моя дочь говорит, что в нее стреляли, значит, так оно и было, – решительно заявила мама.
– Но нет никаких следов, – возразил ей майор.
– А какие следы вам нужны? – повысила голос мама. – Пуля в голове, как у Веры? Этого вы ждете?
– Немедленно обеспечьте Даше охрану, – потребовала бабушка, и майор совсем сник. – Вы что, не соображаете, что преступник теперь примется за нее, так как только она может его опознать?
Тут уж сник не только майор. После бабулиного замечания я и сама закручинилась, осознав, что моя жизнь еще далеко не в безопасности: стоит мне выйти за порог – и на меня и в самом деле набросится тот псих. Допустим, его приметы я сообщила милиции, и этого ему уже не изменить. Но если нет живого свидетеля (то есть меня), то и опознания не состоится. А мало ли в городе найдется парней с внешностью, подходящей под мое описание? Если он меня обезвредит и обеспечит себе хоть какое-то алиби, ему нечего опасаться. Я загрустила и с надеждой посмотрела на Зою как на самого здравомыслящего человека.
Увы, и она меня не порадовала. Лицо у нее было изрядно вытянувшееся.
Майор тем временем начал отступление – направился к входной двери.
– С остальными я поговорю уже в участке, – сказал он, пытаясь найти среди разнокалиберной обуви, которую бабушка заботливо выстраивала в прихожей, свою пару ботинок.
– Так как же с охраной? – напомнила бабушка. Майор поежился и попытался влезть обеими ногами в старый Васькин кед.
– Охрана, говорю, будет? – повторила бабушка немного громче, решив, видимо, что майор еще и глуховат вдобавок к тому, что плохо видит.
Майор оставил попытки умыкнуть Васькину обувь и снова приступил к розыскам своих ботинок, которые бабушка предусмотрительно спрятала в шкафчик, где хранились раритеты нашей обувной промышленности.
– Ничего не пойму, – пробормотал майор.
– Чего тут не понять? – спросила бабушка. – Дайте парочку ваших парней, и дело с концом.
Майор обвел взглядом прихожую, и тут его осенило – он полез в шкафчик. Увидев свои ботинки, он обрел былую уверенность.
– Никаких парней я не дам! – рявкнул он. Рявкнул почему-то на меня. – У меня лишних людей нет. Все делом заняты.
Мама с бабушкой открыли было рты, чтобы сообщить ему, что самое насущное и необходимое для него дело – защита жизни всех граждан вообще и моей в частности, но майор не стал дожидаться продолжения и слинял.
– И что нам теперь делать? – в растерянности спросила мама, когда дверь с грохотом захлопнулась. – Зоя, может быть, Слава посоветует?
– Лучше его не трогать, – посоветовала любящая супруга. – Пока ему объяснишь, он уснет и все равно все забудет.
– Точно, справимся своими силами, – подала голос бабушка. – Я на пенсии, поэтому могу целый день посвятить моей единственной внучке. Таня может взять вторую смену и утром будет свободна, а Вася свободен от занятий по вечерам. Дашин папа тоже сможет найти несколько часов, чтобы встретить или, наоборот, проводить Дашу до работы.