Ошарашенный ее словами Ремезов молчал. А Светлана продолжала:
— Звонил похититель и пообещал, что изрежет ее на мелкие кусочки и пустит на фарш! Так и сказал! Вы поняли? И ваши замечательные инструкции не дали никакого эффекта! А вы сами шлялись неизвестно где, вместо того чтобы ловить этого ублюдка!
— Но постойте… — начал было Ремезов, заливаясь краской, как гимназистка, у которой порывом ветра задрало юбку.
— Все, баста! — отрезала Светлана, демонстративно заступая ему дорогу. — Больше я в ваших услугах не нуждаюсь. Я буду действовать сама, потому что на вас рассчитывать абсолютно бессмысленно. Вы свободны, возвращайтесь к своей статистике.
— Истеричка, — процедил сквозь зубы Ремезов, — по тебе дурдом плачет.
— А по тебе — дом престарелых ветеранов невидимого фронта! — не осталась в долгу Светлана.
«Интересно, где же Шестопалов? — вспомнил Ремезов, уныло пятясь к выходу из квартиры. — Неужели она оставила его спать на диване, который первоначально предназначался для меня?»
Физиономия его вытянулась, когда он столкнулся с Шестопаловым нос к носу уже в подъезде.
— Ты только идешь? — взвился Ремезов.
— Знал бы, что со мной случилось, — объявил Шестопалов трагическим тоном. — Я только что вдребезги разбил свой «Москвич»!
— Наверняка заснул за рулем.
— А ты куда? — удивился Шестопалов.
— Спать на свежем воздухе, что-то у них в квартире душновато, а тебе постелили на диване.
Глава 25
Боевик наилучшего образца
Груздев открывать не торопился. За дверью послышались шаркающие шаги, затем настороженный голос:
— Кто там?
— Открывай, я от Илоны, — сказал Румянцев, твердо уверенный, что такая рекомендация произведет нужный эффект.
Воцарилась непродолжительная пауза, потом раздался щелчок замка, затем дверь открылась, насколько позволяла цепочка, и в образовавшуюся щель на Румянцева глянул внимательный глаз.
Румянцев, движимый профессиональным инстинктом, моментально приспособил собственную ногу в качестве импровизированного упора, и, как оказалось, сделал это не напрасно, ибо мальчишка попытался захлопнуть дверь перед его носом. Какой, однако, негостеприимный сопляк! Слава Богу, что хиляк — его судорожные усилия были тщетными.
— Ну, что вам нужно? — заканючил Груздев, понимая, что баланс сил складывается не в его пользу.
— Поговорить по душам. — Румянцев не собирался убирать ногу.
— Какие могут быть у нас разговоры?
— Открывай по-хорошему, я ведь все равно войду, — пригрозил Румянцев, — и тогда тебе только будет хуже.
Угроза возымела должное действие — кажется, это был единственно понятный этому молодчику язык, — и он открыл дверь.
Румянцев вошел и, бесцеремонно оттеснив Груздева, запер за собой дверь, положив ключ в тот же карман, где уже лежали, дожидаясь своего часа, пуля и гильза. А пояснил так:
— Это чтобы нам никто не помешал беседовать.
Парень испуганно отступил назад.
— Ну что ты затрясся, петушок? — успокоил его Румянцев. — Дядя не такой уж страшный, как ты думаешь. Будешь разговорчивым, обойдемся без специальных мер убеждения.
У мальчишки задрожали губы.
«Да ты, видать, пуганый воробушек, — подумал Румянцев, — тебя уже наверняка трепали. Что ж, тем лучше, с такими дело иметь проще».
Перепуганный насмерть Груздев стоял посреди комнаты в пестром шелковом халате, засунув руки в карманы. Румянцеву он с ходу активно не понравился — на смазливом лице парня лежала неприкрытая печать порока. А еще Румянцев подумал, что никакого криминала, то бишь наркотиков, он здесь не найдет: то ли все уж очень тщательно спрятано в надежном месте, то ли хозяин квартиры недавно подчистую избавился от товара в ожидании следующей партии.
В однокомнатной квартире был порядок. Чувствовалось, что здесь проводили время с толком, на все сто пользовались атрибутами красивой жизни — набором последних достижений японской телерадиоэлектроники, огромной, как цирковой манеж, постелью с разбросанными на ней атласными подушечками. В целом квартира напоминала будуар дорогой проститутки.
— Красиво нынче у нас живут студенты, — заметил Румянцев. — Неужто это все куплено на стипендию?
Груздев как подкошенный бухнулся на кровать, каким-то почти женским движением поправляя полы своего роскошного халата, и от этого жеста Румянцева передернуло.