В классическом боснийском анекдоте парень приходит к гости к лучшему другу и обнаруживает, что тот играет в теннис на заднем дворе, а Агасси, Сампрас и иные игроки мирового уровня ждут своей очереди, чтобы сыграть. Парень удивленно спрашивает его: «Но ты же никогда особо не играл в теннис! Как тебе удалось так быстро продвинуться в игре?» Друг отвечает: «Видишь пруд за моим домом? В нем плавает волшебная золотая рыбка. Скажи ей, чего желаешь, и она сразу же это исполнит». Друг идет к пруду, видит рыбку, говорит ей, что хочет, чтобы его шкаф был полон денег, и бежит домой проверять. Возле шкафа он обнаруживает, что отовсюду из него выпадают серьги. Он возвращается к другу разгневанный и говорит: «Но я же хотел деньги, а не серьги!»
А друг ему спокойно отвечает: «Ой, забыл сказать – у рыбки ограниченный слух, так что иногда она неверно понимает желание. Разве ты не видишь, как мне скучно тут носиться и играть в дурацкий теннис? Думаешь, я действительно просил себе сногсшибательный теннис?» Разве здесь нет сходного кафкианского поворота в сюжете, как в истории с бедным мусульманским воином, которому досталась горстка изюма?
Есть современный боснийский анекдот, совершенно замечательный, про известную пьесу Бетховена для фортепиано «К Элизе» (Für Elise), который высмеивает «просвещенных» западноевропейских учителей, присланных цивилизовать «примитивных» боснийцев. На уроке истории музыки в старших классах учительница говорит, что Бетховена ученики будут проходить не обычным образом, узнавая факты о нем, а более творческим: каждый из учеников будет упоминать идею или образ, а затем называть наиболее им подходящее сочинение Бетховена. Застенчивая девочка говорит: «Красивый зеленый луг перед лесом, с оленем, пьющим воду из ручья… Симфония № 6, „Пасторальная“!» Мальчик вслед за ней говорит: «Революционная война, героизм, свобода… Симфония № 3, „Героическая“!» Наконец, мальчик-босниец говорит: «Большой, толстый, крепкий эрегированный член». – «И к чему бы это?» – спрашивает раздраженная учительница. «К Элизе!»
Замечание мальчика полностью подчиняется логике фаллического означающего, «сшивающего» серию не потому, что в ней открыто упоминается орган, но потому, что оно завершает серию переходом от метафоры к метонимии: первые два ученика придают ей метафорический смысл (пасторальная симфония означает для нас либо вызывает у нас в памяти луг с ручьем и т. п.), тогда как эрегированный член, упомянутый боснийским мальчиком, не означает и не вызывает Элизу, а должен использоваться ею с тем, чтобы Элиза получила сексуальное удовлетворение. (Добавочный непристойный смысл, конечно же, заключается в том, что сама учительница страдает от недостатка секса и нуждается в хорошем перепихоне, чтобы больше не беспокоить учеников такими глупыми заданиями.)
Немного комической инверсии задействовано и в истории про Café Photo в Сан- Паулу: рекламируемое как «развлечение с особым штрихом», это, как мне сказали, место встречи высококлассных проституток с потенциальными клиентами. Хотя данное обстоятельство хорошо известно широкой публике, на сайте кафе информация о нем не опубликована – официальное заявление гласит: «Это место встречи с лучшей компанией для вечера». И все действительно происходит с особым штрихом: проститутки – в большинстве своем студентки гуманитарных факультетов – сами выбирают клиентов. Мужчины (клиенты) входят, садятся за стол, покупают напитки и ждут, пока за ними наблюдают женщины. Если женщина находит одного из них приемлемым, она садится к нему за стол, позволяет купить себе выпить и начать разговор на какую-нибудь интеллектуальную тему, обычно на тему культурной жизни или даже теории искусства. Если она находит мужчину достаточно ярким и привлекательным, то спрашивает его, хочет ли он с ней переспать, и называет цену. Это проституция на феминистский лад, если такая вообще бывает, – тем не менее, как зачастую происходит, феминистский лад оплачивается за счет классового ограничения: и проститутки, и клиенты происходят из верхушки общества или, по крайней мере, верхушки среднего класса.
Сравнительно недавно словенские феминистки подняли большой протест против плакатов крупной косметической фабрики, сделавшей лосьон для загара, на которых изображается череда загоревших женщин со спины в узких купальниках с логотипом «У каждой – свой фактор» (Each has her own factor). Разумеется, реклама опирается на довольно вульгарный каламбур: логотип вроде как относится к лосьону, который предлагается покупателям с различными факторами SPF для разных типов кожи, однако весь его эффект основан на очевидном шовинистском прочтении: «Каждую женщину можно заполучить, если только мужчина знает ее фактор – то есть специфический катализатор, который ее возбуждает!» Фрейдовский тезис, касающийся основополагающей фантазии, состоит здесь в том, что любой субъект, будь то женщина или мужчина, обладает подобным «фактором», который управляет ее или его желанием: «вид женщины сзади в коленно-локтевой позе» будет фактором Человека с волками, статуя (как женщина без лобковых волос) – фактором Рёскина и т. д. Осознание наличия этого «фактора» не дает нам никаких сил: оно никогда не может быть субъективировано, подобное осознание жутко, даже ужасающе, поскольку каким-то образом «опустошает» субъекта, сводя ее или его к скиннеровской марионетке, «далекой от достоинства и свободы».