— Зачем?
— Я знаю, что тебя с ним что-то связывает. Прошу, расскажи мне. Это очень важно.
— Нас ничего не связывает, — ее голос внезапно потускнел, — Я работала полгода в компании его отца, когда еще в институте училась, а потом ушла.
— Почему?
— Ушла и все. Надоело.
— Ты с ним встречалась? В смысле с Севкой?
— Нет… Всего пару раз. Слав, я не хочу больше говорить. Все в прошлом.
— Гирин знал об этом?
— Нет. Откуда?
— Алиса, извини, что лезу в твою жизнь. Просто тут такое твориться… — Он запнулся, размышляя, не стоит ли ей рассказать про Левины письма с того света, но во время решил, что Агапова, всегда отличавшаяся абсолютным прагматизмом, скорее всего, не поверит и окончательно закроется. — У меня вчера был разговор с громилами Седого. Неприятный… Севка уверен, что я что-то знаю про вас. Про него и тебя. И теперь единственный шанс для меня остаться в этом городе — во всем разобраться.
— Причем здесь ты? Ладно, расскажу. Чего уж! Он меня изнасиловал… — Взгляд Алисы стал пустым, словно высохший плод физалиса, — Много лет назад. Вместе с парой свих друзей. По пьяни. Я забеременела. Рассказала ему. Меня вышвырнули с работы. Сделала аборт. Неудачно. Долго лечилась, бросила институт, пить начала… Потом, вроде, пришла в себя, даже замуж пару раз сходила…
Влад слушал эту женщину с глазами, подернутыми пыльной пеленой, и думал, почему одних людей подобные истории лишь ненадолго выводят из равновесия, а других ломают навсегда? Почему сильную, уверенную в себе Алису Агапову сожгло дотла? Возможно, потому, что Алиса была королевой. Видевший позор королевы должен умереть. А если его смерть не в ее власти? Тогда умирает королева.
Вот Алиса и умерла.
Потухла.
Превратилась в пустую оболочку самой себя.
Он попрощался с одноклассницей и пошел к выходу, провожаемый заинтересованным взглядом пышнотелой Наташи. До залитого весенним солнцем крыльца оставался один шаг, когда Влад увидел две почти родные фигуры в черных костюмах. На улице, по-хозяйски облокотившись на его «Ниву», стояли бандерлоги Седого. Видимо, корочки майоров ФСБ у них все-таки были.
ГЛАВА 4
— Алис, у вас есть черный выход?
— Брошенные женщины преследуют? — усмехнулась, успевшая вернуться за прилавок, Агапова.
— Ты считаешь, что две обезьяны у входа похожи на брошенных женщин?
Алиса выглянула в окно и передернула плечами.
— Сашок и Пашок. Все еще работают на Седых? Это они тебя так приложили?
— Вроде того.
— Пойдем.
Они вернулись все в ту же тесную подсобку, но теперь Алиса уверенно вела его через баррикады из пластиковых бутылок и горы китайской лапши. За всем этим продуктовым изобилием скрывалась дверь. За дверью — пыльный дворик с ленивыми курами и спящими собаками.
— Тебе по тропинке, через огород. За оврагом дорога, от нее до трассы десять минут пешком.
— Будь другом, присмотри за моей старушкой, — сказал Влад, протягивая ключи от «Нивы».
— Договорились. Если начнут ее обижать, вызову милицию.
Влад, уже было сделавший шаг по направлению к огороду, вернулся, наклонился к растерянной Алисе и поцеловал ее в уголок губ. Его обдало запахом мяты и кофейной жвачки.
— Спасибо.
— И тебе.
Если бы он знал, чем обернется бегство огородами, сдался бы на милость Седого, не раздумывая. Жирная земля, только-только освободившаяся от сахарных корочек последнего снега, превратила его кроссовки в два бесформенных чудовища. Когда Влад добрался до трассы, по весу они не уступали чугунным утюгам.
— Не пущу! — взвизгнул Кеша, стоило Владу занести ногу над нежно-серым ковриком Лексуса.
Швебельман не меньше часа ждал Влада возле указателя на Малышево, и теперь смотрел на результат пешей прогулки по сельским оврагам как на листовку вражеского штаба, обвинявшую его кандидата в мужеложстве.
— Тогда я пошел, — легко согласился Влад, делая вид, что собирается захлопнуть дверь автомобиля.
— Стой. Садись, грязнолапый, — Кеша закатил свои прекрасные глаза к небу и тронулся с места. А глаза у Иннокентия Швебельмана, самого высокооплачеваемого политконсультанта в городе, были, действительно, прекрасны. Настолько, что могли бы украсить чело участницы какого-нибудь статусного конкурса красоты. Прозрачно-карие, большие, обведенные бахромой неправдоподобно длинных ресниц, они все время словно находились в легкой тени. Хотя тень отбрасывать было нечему — челки Кеша не носил, а шевелюру темных кудрей изводил почти под корень. Их отсутствие слегка компенсировала щетина, которая, судя по длине, никак не могла определиться: хочет ли она все еще оставаться щетиной или уже готова стать бородой.
— Ну, во что ты вляпался? — поинтересовался проницательный Кеша.
— Разве не видно? — удивился Влад, печально разглядывая кроссовки.
— Остряк! Ладно, у меня к тебе разговор был…, — Его прервали сердитые вопли Кота. Руль в руках политкосультанта от неожиданности вильнул, — Твою мать, Селезнев! Ты когда звонок поменяешь?
— Когда перестану забывать кормить своего Толстопуза, — серьезно ответил Влад, поднося телефон к уху. — Ну, здравствуй, сын. С добрым утром!
— Кто рано встает, тому Бог дает прикурить…, — сумрачно ответил Женька.
На приборной панели Лексуса мерцали цифра — четырнадцать часов, тридцать одна минута.
— Да, Жень, образ жизни у тебя, как у ночной бабочки.
— Не учите, да не обруганы будете, — отозвался сын еще одной сентенцией, — Пиши адрес.
— Чей?
— Чей заказывал. Преподобного отца Власа. Я тут, пока спал, пару баз пробил, так что, возможно, раскопал его место дислокации. Фиксируй. Алексей Васильевич Перепутько… Семьдесят восьмого года рождения… Безработный… Домашний адрес: улица Космонавтов…
— Это рядом со мной что ли?
— Ага. Дом девять, квартира сто двенадцать. Он свой ноут три месяца назад через интернет-магазин покупал, так что, думаю, адресок его.
— Спасибо. Ты настоящий сын! Проси, что хошь!
— Ловлю на слове. С тебя желание.
По дороге к месту жительства безработного Перепутько Кеша донимал Влада обсуждением предвыборной стратегией предстоящей кампании. Округ ему достался проблемный. Больше половины избирателей работали на шинном заводе, где три месяца назад сократили две тысячи сотрудников, и до выборов собирались отправить в свободное плаванье еще столько же.
— И чего тебя пугает? — не выдержал Влад Кешеных стенаний. — Ты же знаешь, голодный народ всегда проще расшевелить, чем сытый! Тебе даже врага придумывать не придется — он уже тут как тут. Сказка, а не округ!
— Ну, знаешь ли, это у тебя на бумаге все так гладко, а мне нашего кандидата своей многострадальной тушкой от злых избирателей на встречах прикрывать.
— Ладно. Не ссы. Прорвемся!
В который раз, во время разговоров о предстоящих выборах, на Влада накатила тоска. Ему было скучно. Перед глазами возник набивший оскомину образ: рука с горстью песка, стремительно ускользающего сквозь пальцы. Двадцать пять тысяч песчинок — приблизительно столько дней отмерено каждому человеку. И половину из них уже унес ветер, растранжирил на политические выборы, мелкие интрижки и бессмысленную суету. Однажды Влада занесло на семинар заезжего бизнес-гуру. Он требовал от слушателей сосчитать, сколько те в своей жизни сделали по-настоящему серьезных дел. Таких, чтобы детям рассказать и на надгробии выбить. Влад с ужасом понял, что, пожалуй, ни одного. Разве что квартиру они с Викой купили, да и ту пришлось продать после развода.
— А что у нас с конкурентами? — спросил он Кешу, чтобы отгородиться разговором от удушливых размышлений.
— Плохо. Пока один, но серьезный. Уже год подкармливает округ продуктовыми пайками и балует экскурсиями по святым местам. Собирает по два-три автобуса бабулек и везет в монастыри. За одно, пачки макарон раздает, ну и буклетики благотворительного фонда имени себя подсовывает. Грамотно работает. И бюджет у него будь здоров.