— А тетя Клара что?
— Я счел за благо убраться, пока она не пришла. Но записочку оставил, в которой все объяснил и посоветовал купить новую лестницу.
Да, можно себе представить! Тетя Клара, конечно, в больнице. На успокаивающих уколах.
— Я отправился к ее сыну Хью в Таксон. Оказалось, мать ему уже написала. Он стал меня поносить, обзывать по-всякому. Злобный такой парень, ядовитый. Захлопнул дверь перед моим носом. Тогда я двинулся к моему троюродному брату Джону в Сакраменто. Но у него комнаты для меня не нашлось; он и посоветовал мне погостить у тебя. Даже на автобусный билет дал.— Он протянул мне стакан.— Чудесное виски. Сколько ты там его накапал.
Однажды ночью, часа в три, нас с Марией разбудило хриплое пение. Пели в гостиной. Я встал и пошел взглянуть. С площадки лестницы я увидел, что дядя Фрэнк танцует совсем один и поет: «Путь далек до Тип-пер-рэри!» Подняв стаканчик виски, он, пританцовывая, отбивал чечетку. «Путь далек домой!» До меня вдруг дошло, что он совсем голый. «А-ах, путь далек до Типперэри!» На нем не было ни лоскутка. «И до Англии родной!»
Я вернулся в постель, ничем не выдав своего присутствия.
Сомерсет Моэм писал: «Если бы люди не были полны противоречий, жизнь стала бы невыносимой».
Моральные устои дяди Фрэнка явно были полны противоречий. С одной стороны, его склонность к танцам нагишом. С другой — отвращение к обнаженным женщинам в живописи. У меня висело несколько полотен обнаженных женщин, и он из себя выходил. «Женщины! Голые! — бурчал он.— Зачем ты их тут развесил? Детишки невинные смотрят! Стыдись! Мерзопакостная дрянь!»
Однажды этот пережиток викторианской морали, прямо-таки неправдоподобный, вылился в ужасную сцену. Мелисса в школе нарисовала цветными мелками копию картины Боттичелли «Рождение Венеры». Венера на ней прикрывает одной рукой грудь, другой — низ живота. Мелисса хвасталась рисунком всем и каждому, и мы все восхищались, даже маленький Питер, мой сын, поахал. Питер, как обычно, примостившись у камина, возился с машинками.
Приковылял уже изрядно подвыпивший дядя Фрэнк. Гордая Мелисса показала рисунок и ему. Едва глянув, дядя рассвирепел:
— Женщина! Голая! Мерзопакостная дрянь! — и сверкнул на меня глазом.
— Кто учит девочку рисовать такие гадости?! — Он вдруг швырнул рисунок в огонь, листок тут же ярко вспыхнул. Мелисса вскрикнула и с плачем умчалась наверх.
— Мерзопакостная дрянь! Мерзопакостная дрянь! — подхватил Питер, его поэтическое чувство откликнулось на ритм слов.— Жен-щи-на го-лая! — Он пристукивал машиной по полу в такт припеву.— Мер-зо-па-кост-ная дрянь!
— Да замолчи же! — прикрикнул я на сына. И сердито сказал дяде Фрэнку:
— Когда ты научишься себя вести?
Вид у дяди был сконфуженный.
— Прости. Что виноват, то виноват. Но тебе не придется долго терпеть меня. Скоро, очень скоро я отбуду в Великое Запределье.
Дядя Фрэнк часто повторял это, и мы с Марией, рассерженные, не выказали особого сочувствия.
И очень потом пожалели. На следующее утро дядя Фрэнк долго не появлялся, и Мария пошла взглянуть, что случилось. Он лежал на постели мертвый, но на лице у него застыла счастливая улыбка.
Мы вызвали доктора, и через час дядю Фрэнка увезли. К счастью, ребята были в школе.
Печально. Несмотря ни на что, мы полюбили старика. Стали перебирать его вещи — ничего интересного... Как вдруг наткнулись на рукопись. Дневник. Записи многих лет, его корявый почерк на всех сортах бумаги: и на красивой гостиничной, и на старых конвертах. Было очень трудно подобрать листки по датам и разобрать почерк, но, наконец, нам все перепечатали.
Документ во многом бесстыдный и наглый. Сначала даже иным событиям не очень-то верится, но я, не пожалев трудов, проверил факты во всех случаях, когда была возможность сверить их с другими источниками, и обнаружил: записки правдивы.
Кое-где я прерываю записки примечаниями, а так оригинал сохранен в точности. Вот он.
Как хорошо мне помнится первое мое столкновение с Уильямом Сомерсетом Моэмом! Это случилось холодным вечером в Лондоне в 1908 году. Тогда мне было 28 лет. Мать оставила мне скромное наследство, которое, боюсь, я проживал чересчур споро. Но о завтрашнем дне я не печалился. Предавался удовольствиям, наслаждаясь вкусной едой и вином и опьяняясь компанией дам, прелестных и сговорчивых.