Выбрать главу

– Но вы всегда отмахиваетесь от него, – возразил Франческо. – Нет, вы не морщитесь, давайте, все-таки, поговорим, – решительно сказал он, – потому что нам пора сделать окончательный выбор: останемся ли мы с рыцарем Гвалтьеро, или уйдем от него.

– Уйдем?! – разом удивились Джеронимо и Клементино. – С какой стати? Для чего же мы вытерпели столько? Тут тебе и грубость, и работа до изнеможения, и жажда, и голод, и холод, и еще сколько всего! Для чего мы терпели все это?

– Вот я и спрашиваю вас – для чего? – Франческо с невеселой усмешкой взглянул на них.

– Будто ты сам не знаешь: мы пришли к рыцарю, чтобы выучится воинскому делу, сражаться с врагами веры Христовой и добыть себе славу, – сказал Джеронимо.

– А также рыцарское звание, – прибавил Клементино.

– Сражаться с врагами веры Христовой, добыть себе славу и рыцарское звание, – повторил Франческо. – Да, это так. Но есть ли это в отряде Гвалтьеро? Нет, вы не спорьте, подождите! Возьмем наше сегодняшнее задание: для чего мы сидим здесь, на берегу реки?

– Чего притворяешься? Забыл, что ли? – пробурчали Джеронимо и Клементино. – Мы должны разведать броды и найти незаметный путь к селению Сан-Стефано.

– Правильно, – кивнул Франческо. – А что будет дальше? Гвалтьеро разорит это селение, как разорил другие такие же. А во имя чего? Где вы видите тут битву с врагами веры Христовой, воинскую славу, рыцарское благородство? Разве об этом мы мечтали? – Франческо поворошил хворост в костре, и огонь вспыхнул с новой силой. – Вспомните, отправляясь в отряд Гвалтьеро, мы пели старинную рыцарскую песню:

Увы! Любовь, зачем ты мне велела В последний раз переступить порог Прекраснейшей, которая умела Так много лет держать меня у ног! Но вот настал разлуки нашей срок… Что говорю? Уходит только тело, Его призвал к себе на службу Бог, А сердце ей принадлежит всецело.
Скорбя о ней душой осиротелой, В Святую Землю еду на Восток, Не то Спаситель горшему уделу Предаст того, кто Богу не помог. Пусть знают все, что мы даем зарок: Свершить святое рыцарское дело И взор любви, и ангельский чертог, И славы блеск стяжать победой смелой!
Господь сидит на царственном престоле, Любовь к нему отвагой подтвердят Все те, кого от горестной юдоли Он спас, прияв жестокий смерти хлад. Простит он тех, кто немощью объят, Кто в бедности томится иль в неволе, Но все, кто молод, волен, и богат, Не смеют дома оставаться в холе.

– И что теперь? С чем мы вернемся домой? – продолжал он. – Смогут ли наши родные гордиться нами? Не проклянут ли они на нас за насилие и бесчестие, которые мы творили? – Франческо подбросил сухие ветки в огонь, они весело затрещали и языки пламени взвились к самому небу. – А мадонна Лия? Не отвергнет ли она с презрением наше служение ей, не сочтет ли нас недостойными ее милости? Даме сердца приятно, когда во имя ее совершаются подвиги, но есть ли на свете хоть одна дама, которая будет радоваться низости своего возлюбленного? – сказал Франческо.

– Возлюбленного? – Джеронимо быстро глянул на него.

– Ну или рыцаря, – смущенно ответил Франческо. – Наконец, вы забываете о главном, – о служении Господу! – с чувством воскликнул он. – Разве грабежи и насилие могут быть угодны Богу? Христос учит нас доброте и милости, Он принял крестные муки из-за любви к людям, а мы сотворяем им зло!.. Когда я был в плену в Перуджи…

– Проклятые перуджинцы! Нет гнуснее народца во всем мире! – вскричали Джеронимо и Клементино.

– Они не лучше и не хуже других, – возразил Франческо.

– Да что ты! Перуджинцы ядовитее гадюк, хитрее лисиц и подлее хорьков! Всем это известно, – не согласились Джеронимо и Клементино.

– …Когда я был у них в плену, – терпеливо продолжал Франческо, – я каждый день рассказывал своим товарищам по несчастью истории о святых мучениках, которые слышал в детстве от мамы. Сперва меня слушали хорошо, затем я заметил, что начинаю надоедать, а после в меня стали кидать чем попало, лишь бы я замолчал. Но я продолжал свои рассказы, и тогда было решено, что я тронулся умом. Я не сдавался и со временем увидел, что меня слушают уже не просто так, для развлечения, а с большим вниманием и сочувствием к делам Господним, к пострадавшим за Него. В результате, выйдя из заточения, мои товарищи прониклись благочестием, они сделались лучше, чем были прежде. Меня даже уговаривали принять священнический сан, чтобы читать проповеди в церкви.