– Ах, кузен, когда мы сюда вошли, все было тихо, а этот человек первый начал шуметь, и его следует за это наказать.
Из этого видно, что королевские шуты пользовались большими преимуществами, и им прощалось многое. Оскорбление духовенства считалось большим преступлением.
Трибуле между тем относился всегда с большим презрением и к знати, а такое неуважение считалось таким же преступлением, как и оскорбление духовенства.
Однажды какой-то вельможа угрожал Трибуле, что изобьет его до смерти палками за то, что шут позволил себе дерзко отзываться о нем. Трибуле пошел жаловаться Франциску I.
– Не бойся ничего, – ответил ему на это король, – если кто осмелится так жестоко обойтись с тобою, тот будет повешен четверть часа спустя.
– Ах, кузен, – возразил шут, – спасибо тебе за такую милость, только уж доверши благодеяние, прикажи его повесить четвертью часа раньше.
Это очень острое словцо для человека, который в своей юности был несчастным заикою; вероятно, метод воспитания, употребленный Ле Вернуа, был весьма действенен, чтобы вложить в такую рогатую голову столько ума, как об этом говорит Жан Mapo.
Но вот замечательна одна несообразность; в рассказанном нами анекдоте Трибуле выставлен как человек остроумный и который никогда не задумается над удачным ответом, тогда как в “Rėcrėations historiques, critiques, morales’et d’ėrudition” Дродю Радье (Париж 1787 год, 2 тома) выставляет этого шута как политического советника, одного из самых мудрых и вдохновенных.
Когда Франциск I предпринял в конце 1524 года экспедицию, которая должна была окончиться разрушением Павии и пленом короля, Трибуле присутствовал на военном совете, собранном для того, чтобы придумать средство, как проникнуть в Италию. Присутствовавшие, конечно, предлагали различные средства. Трибуле, также бывший на этом совещании, обратился к Франциску с полною фамильярностью:
– Кузен, ты хочешь остаться в Италии?
– Нет!
– В таком случае все ваши предложения никуда не годятся.
– А почему?
– Вы много рассуждаете о том, как проникнуть в Италию, но это вовсе не самое существенное.
– А что же самое существенное?
– Самое существенное, это выйти оттуда, а об этом никто и не думает говорить.
Четырнадцать лет спустя Франциск I широко открыл двери своего королевства Карлу V и дозволил императору, бывшему тогда в Испании, отправиться в Гент и наказать жителей города за их возмущение, чтобы таким образом Карл V не подвергался опасностям, сопряженным с переездом через Атлантический океан и Северное море. Многие из приближенных короля порицали его великодушие, казавшееся им совершенно лишним: Трибуле так же, как и герцогиня д’Этамп[39], советовал королю воспользоваться этим случаем, чтобы приобрести от Карла V некоторые важные уступки и даже задержать его пленником, чтобы заставить отменить трактаты, заключенные в Мадриде и в Камбре.
– Это очень милостиво со стороны нашего кузена пригласить к себе его кесарское величество, – сказал шут Трибуле, сняв свой колпак с бубенчиками и надев его на кончик жезла. – Я не хочу также отстать от тебя и сделаю ему и от себя подарок, когда он приедет в Париж.
– А какого рода будет этот подарок? – спросил король.
– Я дам ему свой колпак как магистру глупости, который со связанными руками и ногами бросается в объятия своего врага…
– Замолчи, шут! – закричал на него Франциск. – Император доверился моему королевскому слову, и он не может опасаться, чтобы его тут задержали.
– Я не скажу ничего против этого, кузен; но подожду только конца, чтобы узнать, кому достанется мой колпак, тебе или императору, и пожалуй, что и вас обоих украсят этим головным убором вместо короны».
Карл V проехал по Франции с большим триумфом: везде его встречали со звоном колоколов; у ворот города стояли депутации, одетые по-праздничному; словом, с ним обходились как с королем в день его восшествия на престол. В честь императора давались банкеты, балы и маскарады. Карл V въехал в Париж 1 января 1540 года, и город поднес ему в подарок громадную серебряную статую Геркулеса, на котором была накинута львиная кожа, сделанная из золота. Чтобы отблагодарить французов за такой радушный прием, император обещал выдать одну из своих племянниц за герцога Орлеанского, третьего сына Франциска I, и дать ей в приданое Милан: но он просил короля не докучать ему во время его проезда по Франции просьбами подписать какой-либо договор по поводу предполагаемого брака из боязни, что потом могут сказать, будто император подписал такой договор против своей воли; но в то же время император заявил, что лишь только достигнет он первого принадлежащего ему города, как даст королю такое обеспечение, что король останется этим вполне доволен. Первым наследственным городом, которого достиг Карл V, был Валансьенн. Когда он туда приехал, посланники короля Франциска просили его исполнить данное слово; тогда только император снял с себя маску и положительно объявил, что ничего не обещал. После такого вероломного поступка французский король мог только сожалеть, что не последовал советам Трибуле.
39
Всем известен тот анекдот, героиней которого была герцогиня д’Этамп, фаворитка короля.
– Видите ли, мой брат, – сказал однажды Франциск I Карлу V, – эта красивая дама советует мне не выпускать вас из Парижа до тех пор. пока вы не уничтожите Мадридского трактата.
– Если этот совет вы считаете хорошим, то ему необходимо следовать, – холодно ответил император.
Но Карл V был очень любезен с герцогиней и во время обеда как бы нечаянно уронил дорогой бриллиант к ее ногам. Герцогини Этамп подняла его и хотела отдать императору.
– Он в очень красивых руках и я не могу взять его обратно, – возразил император с самою изысканною любезностью.