Рене видел однажды, как марширует персидский полк – они тоже шли, танцуя, разве что чуть иначе, подпрыгивали на каждом шаге, как зайчики. Они маршировали, танцуя – перед своим шахом. И так же шли они на смерть, танцуя, и так же, танцуя, умирали…
Рене принял из рук арапчонка шкатулку, и вытащил одно за другим – спицы, клубок, недовязанную чулочную пятку. Нитки запутались, и Рене распутывал их, терпеливо, почти не ругаясь.
- Отчего ты любишь вязать, Ренешка? – спрашивала его когда-то дурочка Лисавет.
- Оттого, что люблю все запутывать, - отвечал он ей тогда, по всем правилам галантного флирта.
Запутывать – чтобы потом распутывать…Рене жестом отослал казачка, и принялся вязать, считая про себя петли. То ли печник, то ли шпион за печью затих, быть может, ушел, соскучился. Рене, наперекор мысленному счету, чутко вслушивался – в запечную возню, в ночные звуки за окном.
Вот фонарщик затеплил на улице фонарь – теплые блики легли на портьеры. Вот прошел, лязгая сбруей, ночной дозор, и сразу следом – прокрался почти бесшумно тать, ночной работничек. Рене сбился со счета, распустил петли и принялся считать снова. Запутывать – чтобы потом распускать…как Пенелопа.
Этим вечером Эрик фон Бюрен спросил его, отводя глаза и мучительно хмуря брови:
- Ты ведь так и не женился, Рене. Что же тогда ты делаешь вечерами?
- Ты не поверишь. Сижу на подушках в своей одинокой холостяцкой постели и вяжу на спицах очередного безобразного кадавра, - голос Рене был тихий, безупречно поставленный, с франкофонными взлетами и падениями тона.
- Хотел бы я это видеть, - беззвучно, на выдохе, вышептал Бюрен, невыносимо, нелепо краснея.
- Так приезжай и смотри, - улыбка, поворот на каблуках – разлет золотых одежд – и ретирада. Все. Пьеса сыграна. Занавес.
Рене считал про себя – и слушал. За окном прошел, путаясь в плаще, одинокий искатель приключений. И за ним, след в след, два охотника лихих, за дворянскими сапогами и перчатками. Стук копыт – но он пока далеко, на горке, где мощеная мостовая – оттого и звонко так…У Рене вместо петли отчего-то вышел нелепый узел, нераспутываемый, неразвязываемый. Но осенние ночи темны, и скучны, и долги – достаточно долги, чтобы распутать, не обрывая, любые переплетенные нити.