- О да, мой бедный Анри – он смотрит за гардеробной в императорских покоях, - в пространство сомнамбулически проговорил де Тремуй, и Якову все сильнее стало казаться, что он придуривается и вовсе не убит горем, а себе на уме, - Такая жестокая судьба…Бедный мой сосед…
Даром что француз – де Тремуй говорил по-русски ровно и гладко, без привычной французам картавости.
- Вы вместе живете? – спросил Яков, чтобы как-то поддержать беседу.
- Анри приютил меня, - пояснил его визави, разведя сухие ладошки, словно богоматерь на иконе, - Я ведь иностранец, своего дома у меня нет, а русская казна человеку на моей должности дает недостаточно – чтобы и поддерживать подобающий вид, и содержать дом, и содержать выезд. Эти наши с Анри придворные наряды – копия нарядов нашего патрона и начальника, обер-камергера фон Бюрена, - Тремуй почтительно возвысил глаза, - Мы все обязаны носить его цвета, а это так дорого стоит…
- А как вышло, что его вдруг побили? – спросил Яков, и де Тремуй от ужаса подпрыгнул:
- Кого? Фон Бюрена?
- Да нет, вашего месье Анри.
Смотритель выдохнул с явным облегчением.
- Богиня любви не была к нему благосклонна, а бог коварства и войны Арес как раз обратил на Анри свое пронзительное внимание, - начал с недобрым энтузиазмом свой рассказ де Тремуй, - Мой неосторожный друг назначил свидание трем дамам в один день. Но он не удержал язык за зубами – дамы узнали друг о друге, и рассказали мужьям, и на первом же свидании – Анри поджидали в засаде все шестеро.
- И что же – побили смотрителя императорской гардеробной? – догадался Яков.
- Гардеробная общая, - поправил его пунктуальный де Тремуй, - В ней хранятся наряды и гофмаршалов, и камергеров, и мундшенков, и шталмейстеров, и еще бог знает кого. А побито было частное лицо, без касательства к службе, но весьма унизительно – розгами, словно семинарист…
- Приедем – увижу, - Яков не верил, что даже шестеро с розгами способны нанести смотрителю смертельный ущерб.
- А вы – так и не устроились в хирурги к обер-гофмаршалу Левенвольду? – спросил де Тремуй, чуть склонив голову, - Он столь многообещаюший пациент – после каждого празднества по три дня лежит в своем доме, болеет. С таким вы без работы не останетесь.
- Дядюшка не отпускает меня пока, я нужен ему в госпитале, - признался Яков, - А потом – кто знает, как карта ляжет. А разве у обер-гофмаршала нет лекаря?
Де Тремуй отчего-то рассмеялся, помотал головой – так, что затрясся жидкий его сивый хвост, и хлопнул в ладоши:
- Мы приехали, доктор Ван Геделе. Прошу!
Страдающий Анри – или, вернее, Андрей Нилович – Мордашов не отнял у доктора Ван Геделе много времени. Яков осмотрел три розовых рубца, пролегавших поперек хребтины не по годам резвого селадона, наложил повязку, выписал для аптекаря рецепт на заживляющую мазь, и собрался было прощаться.
- Долго ли буду я прикован? – вопросил болезный, отныне обреченный спать на животе – и бог знает сколько.
- Две недели, - прикинул Яков, - впрочем, через три дня вы сможете вставать. Но – никакой придворной службы, ваш расшитый кафтан может повредить рубцам, да вы и не влезете в него – будет больно.
Незадачливый любимец Амура охнул, застонал и уселся на скорбном ложе – чтобы рассчитаться с доктором. Этот щеголь без своего бирюзового аллонжа оказался абсолютно, яично лыс, но хитрые глаза его не поблекли, горели прежней берлинской лазурью.
- А шрамы останутся, доктор? – спросил он весело.
- Через год – и видно не будет, - пообещал Яков, и подумал «Неужели есть, кому смотреть?» Впрочем, горе-любовник казался самоуверенным и обаятельным, так что, кто знает?
Доктор Ван Геделе простился с пациентом, пообещал заехать денька через три, и устремился вниз по скрипучей узкой лесенке, надеясь за полчаса добежать до дома – по свежей весенней грязи.
- Позволите отвезти вас домой? – у выхода доктора караулил – приживал де Тремуй, - Вы спасли моего друга, и я просто обязан…
- Жизнь господина Мордашова была вне опасности, - не стал врать доктор, - Но все равно – вы окажете мне неоценимую честь.
Де Тремуй первым влез в карету и любезно принял докторский саквояж. «Что тебе от меня надо?» - подумал Яков, устраиваясь на подушках. Лошади ступали еле-еле, то ли из-за грязи, то ли Тремуй так велел кучеру – помедленнее плестись.
- Скажите, доктор, можно ли вставные от покойника зубы – сделать снова белыми? – заискивающе спросил де Тремуй, - Столько денег потратил, поставил, а они все темнеют и темнеют…