Он приехал поздно ночью – не оттого, что боялся мужа, просто нашлись дела поважнее. Муж, кажется, даже сам проводил их до ее комнат.
Их – потому что он привел с собой врача.
- Ты же не приглашала еще нашего Бидлоу, Нати?
Она покачала головой, глядя на человека за его спиной – мрачного, как смерть в капюшоне. Этого его доктора, кажется, даже так и звали – Deses, Смерть.
- И не нужно. Никому не стоит знать – по крайней мере, до охоты. Ты нужна мне на охоте здоровая и веселая, а не овеянная траурным флером. Зависть, но не жалость – вот твоя аура, как говорят алхимики. Справишься?
Нати кивнула.
- Этот мой доктор – он для мертвых, не для живых, он тюремный прозектор. Но начинал он – как абортмахер.
- Вы сохранили младенца, мадам? – Смерть в капюшоне выступил вперед, - И все то, что вышло с ним вместе – уж простите за неприятные подробности…
- Все за ширмой, - бросила она коротко, - в умывальном тазу, под пеленкой.
- Спасибо.
Лекарь ушел за ширму, вернулся за подсвечником – и с ним вместе побрел за ширму опять. Силуэт его проступил на шелке, как в театре теней – как он склоняется над тазом и перебирает что-то в нем, словно жемчуга.
- Рене! – позвала Нати, и голос ее сорвался на хрип.
Он присел на край ее постели, и взял ее руку, и заговорил – тихо, но отчетливо, проговаривая каждое слово. Он говорил – и одновременно сцеловывал сукровицу с раскрывшихся порезов, с тыльной стороны ее ладони:
- Произносить слова следует внятно и четко, и в то же время так тихо – чтобы собеседник невольно вслушивался в них, ловил их – словно капли дождя в пустыне.
- Мне больно! – Нати ударила его пальцами по губам, и на костяшках осталось – золото его помады.
- Воин долженбыть внимателен в подборе слов, и никогда не говорить: «Я боюсь», или «Как больно!» Таких слов нельзя произносить ни в дружеской беседе, ни дажево сне, - отвечал он с лукавой улыбкой, - А что, тебе очень больно?
Нати пожала плечами. Лекарь вышел из-за ширмы, вытирая руки:
- Вам очень повезло, мадам. Все вышло полностью – от меня не требуется более ничего, разве что дать вам перед сном лауданум. Но с этим справится и мой почтеннейший патрон, он может и осмотреть вашу светлость, если вам то понадобится…
- Ступай уже! – «почтеннейший патрон» нетерпеливым жестом отослал лекаря прочь, - Я уверен, ты сам найдешь дорогу.
- А как же…- Смерть поклонился – с издевательским раболепием – и мгновенно пропал за дверью.
- Тебе очень больно? – повторил Рене. Он сбросил туфли и забрался повыше в подушки.
- Нет же, - Нати протянула ему и вторую руку, - Здесь тоже, смотри, - и он поцеловал – и эти порезы, и она произнесла – внятно и тихо, как он только что учил, - Все равно ребенок был – не твой.
- Ты же знаешь, мне это безразлично.
- Все говорят, что ты женишься…
- Нет, Нати, я не женюсь, - он отнял от губ ее руку, и переплел ее пальцы со своими – сверкнул кровавый фамильный перстень, - Довольно мне продавать себя, или позволять себя покупать. В меня достаточно играли – пора уже и учиться играть самому. И толстая дура Барбар уж точно не будет в меня играть, и толстая дура Анхен…
Нати успела ладошкой зажать ему рот. Потому что шпионы – они сейчас везде, и за печкой, и за портьерой. Он прикусил ее ладонь изнутри – острыми, как у котенка, зубами. И смотрел на нее исподлобья – золотая, кружевная, неверная, невесомая, бездушная игрушка. И глаза его были – темный янтарь, девический акварельный этюд, трагические, заплаканные – но все будто бы понарошку…
- Подельщица, - сердито сказала Нати, с простецким кукуйским выговором, - Так у нас в Охотске говорили. Про то – что я для тебя. На эшафот за тобой готовая…
- Галатея, - он не возразил ей, скорее, дополнил, - Дура каменная, превращенная мастером – в прекрасное изваяние. Творение совершенное, создание, креатура, марионетка. Безмозглая статуя, в которую один влюбленный в нее дурак вложил свою душу.
- Но у тебя ведь нет души, Рене?
Глава 9 Случай на охоте