В мае месяце счастливо миновала коронация императрикс, подарив госпиталю, вопреки ожиданиям профессора Бидлоу, всего лишь двадцать новых пациентов с ножевыми и двадцать пять – с тяжелейшим алкогольным отравлением. Наверное, так знаменовалось начало эпохи стабильности и порядка. Весна, спорая и дружная, наконец-то нагрянула – с теплым солнышком и набухшими зелеными почками (а в госпиталь – еще пятеро пациентов – с сезонным обострением душевной болезни).
Пошли весенние охоты, императорский двор засобирался в Измайлово – в охотничью летнюю резиденцию, дворец и одновременно обширнейший ягд-гартен, отстроенный во всей красе еще юным царем Петрушей. Предсказание сбылось – великолепный ландрат Левенвольд не уехал в свою Лифляндию, остался при дворе. Ему пожалован был чин генерал-полковника и дано высочайшее поручение – организовать в Измайлове одноименный гвардейский полк, для охраны императорской особы.
Яков тактично напоминал дядюшке об обещанной рекомендации, без которой к ландрату не стоило и соваться – не разглядит его с небес, такую муху. Профессор жалел отпускать от себя – талантливого анатома, алхимика и акушера, но помнил о данном слове и говорил осторожно:
- Идти надо, когда зовут, а когда не зовут – навязывать себя не следует. Вот пригласят нас с тобою в Измайлово, когда прострелят ляжку очередному егерю – и я про тебя не забуду. Кстати, знаешь ли, что многоумный барон Корф отбывает в Курляндию? Я могу составить протекцию для тебя, поедете вместе – барон дипломат, совсем как покойный твой патрон…
Барон Корф и в самом деле отправлен был от двора – улаживать на Митаве дела господина фон Бюрена, который стремился в рыцарский орден – как кот стремится на обеденный стол. По версии официальной, Корф отослан был прочь от монаршего тела – за безбожие, но при наличии возле государыни двух открытых братьев-агностиков Левенвольдов – это его «безбожие» выглядело жестокой шуткой.
Корф на прощание привез профессору Бидлоу два атласа – анатомический, женевской типографии, и акушерский, специально для молодого Ван Геделе.
- Я знаю, что вы интересуетесь, - чуть смущенно говорил он Якову, и в фаянсовых наивных глазах его стояла печаль, - Я весьма наслышан, друг мой – о ваших волшебных «чемберленах».
- Увы, то лишь неточная копия, - поправил его Ван Геделе.
- Супруга моя в тягости, и мне хотелось бы заручиться от вас обещанием – быть возле нее, когда придет срок.
Яков немедля поклялся принять у баронессы роды, и незадачливый меценат удалился – нести дипломатические вериги, представляя вдали от кипения жизни интересы ненавистного ему парвеню фон Бюрена.
- Барон пролетел – мимо цели. Не выдержал конкуренции. Как я и говорил – съели его, в соревновании победила дикость, сиречь обер-камергер, - резюмировал профессор, - А жаль. Барон куда умнее и лучше. Почему ты не хочешь ехать с ним? Он дипломат, и человек приятный – а твой ландрат, прости, конечно, злодей и самодур еще тот.
- Барон не звал меня с собою, - напомнил смиренно Яков, - Напротив, просил остаться – возле его супруги. И потом, я привык выбирать из имеющегося – самое лучшее, даже если это лучшее самодур и злодей.
- Что ж, погоди, потерпи еще немного мою московскую практику – и я непременно пристрою тебя туда, куда ты мечтаешь, мой Яси, - обещал ему дядюшка, и Яков с тоскою думал: «Когда же?»
Яков принимал роды, замещая приболевшую дядюшкину акушерку, и дважды успешно пустил в ход свои новаторские щипцы. Да, это была интересная практика – госпиталь, пациенты в городе, порою не из последних лиц, и разнообразные медицинские случаи, как в калейдоскопе, мелькавшие перед любопытным взором молодого врача. Но у Якова была все-таки мечта – вернуть свою прежнюю жизнь, какой была она при де Лионе, с приключениями, тайнами, балами и прекрасными дамами.
Добрый дядюшка прихватил однажды Якова с собою – к постоянному своему пациенту, князю Андрею Черкасскому, на обычный прием, проходивший каждую неделю по средам.
Доктор Бидлоу осматривал княжеские ноги – пациент страдал подагрой и одновременно водянкой – и давал полезные рекомендации. Князь Черкасский слыл богатейшим в России помещиком, и профессор во глубине души надеялся «стравить» их с алчным Яковом, чтобы сплавить племяннику это капризное и болезненное нещечко. Доктор Бидлоу тяготился богатыми бездельниками, к которым хочешь, не хочешь – а езди, и выслушивай жалобы и сетования, а книга по гнойной хирургии тем временем сама себя не напишет.
- Какую обувь изволите носить? – спрашивал профессор, ощупывая костистыми пальцами слоновьи княжеские конечности. Яков смиренно стоял при этом чуть поодаль, держал докторский саквояж и делал лицо глупое и значительное.