Яков просиял своими бледными бриллиантовыми глазами и подумал: «Наконец-то…Поистине – троекратное ура…»
- Прежде здесь стоял единственный домик, а егеря ютились вокруг в палатках, - Петер проводил для Якова небольшую экскурсию, лишь по тем местам охотничьего дворца, куда разрешалась любопытным посетителям совать свой нос. Для охраны приватности во всех углах дворца расставлены были императорские «новьо» - гвардейцы-измайловцы. Профессора Бидлоу сразу же по приезде подхватил в свои когти Лестенцио-Лесток, и увлек за собою, обняв за плечи – раздавить по стаканчику.
Молодые люди блуждали вдвоем по просторным залам деревянного терема, и выбрались наконец на обширный балкон – в стиле римских амфитеатров – с которого высокие гости вот-вот намеревались начать палить из ружей, по согнанной собаками и егерями под балкон дичи.
Петер наблюдал с интересом, как вельможи картинно прицеливаются, и принимают красивые позы, как бы демонстрируя, что будь их воля – уж они бы ни за что не промахнулись. Увы, пока ее величество не изволили пожаловать – начать стрельбы никто не мог. Яков с завистью оценивал наряды титулованных особ – для охотничьих столь яркие и расшитые золотом, что затаись такой охотник в лесу – его тут же задрал бы ревнивый кабан. Дамы демонстрировали искусство своих портних – в покрое смелых амазонок, и пальма первенства была здесь у портнихи обер-гофмейстрины Лопухиной, чей изощренно пошитый лиф скрывал пикантную тайну прекрасной княгини. Не знай Яков, что княгиня брюхата, нипочем бы сейчас не догадался – такой тонкой казалась ее талия.
В отсутствие венценосной кузины прекрасная цесаревна Лисавет давала собственное смелое представление – в духе незабвенного Вильгелльма Телля. На голову мальчишки-пажа возложено было яблоко, и плутовка-цесаревна демонстративно целилась в жертву из богато инкрустированной двустволки, как будто надеялась привлечь чье-то внимание. И – не прогадала. Лисавет красиво выгнулась в охотничьей стойке, и отставила ножку – поистине крошечную для девицы такого роста – и Яков, и повеса Петер залюбовались ею, как и тогда, впервые, на горке. И все мужчины на балконе пожирали глазами шалунью-царевну, все, пожалуй, кроме одного.
- Ваше высочество, нижайше прошу прощения, - холеная рука с розовыми ноготками легла на вороненый двойной ствол, матовый воск отразился в зеркальной черни металла, - Регламент не дозволяет целиться прежде, чем будет подан знак. И этикет – не позволяет вам целиться в человека.
Обер-гофмаршал говорил по-французски, мурчаще грассируя – словно перекатывал языком серебряный шарик, и голос его звучал при этом холодно и отстраненно. Цесаревна отвела взгляд от прицела, опустила ружье – лениво, словно нехотя:
- Регламент, гофмаршал? Этикет, бонтон, бонмо? – в голосе ее, высоком и звонком, слышалась издевка, - Я и не хотела стрелять, вовсе не хотела, Ренешка, я только желала позлить тебя, - по-русски проговорила Лисавет, не глядя, передала ружье назад, своему егерю, и вдруг кончиками пальцев взяла обер-гофмаршала за подбородок и повернула его лицо – к себе, с почти незаметным усилием, - Ты же злишься, Ренешка?
- Да ведь она – в лоскуты… - на ухо прошептал Якову догадливый Петер, - Накушались ее высочество…
Из-за спины цесаревны вынырнул текуче Лестенцио-Лесток, что-то горячо зашептал ей на ухо, и рука цесаревны опустилась. Пальцы разжались, выпустили жертву. Гофмаршал, все это время стоявший неподвижно, как золотое изваяние, и лишь трепетавший ресницами, усмехнулся – уголочком рта – снял с головы оцепенелого пажа алое яблоко и неспешно удалился по своим гофмаршальским делам, танцующей придворной походкой, игриво подбрасывая яблоко в ладони.
- Отдаст прекраснейшей, - сострил Петер.
Яков по случайному везению поймал один взгляд – способный вспороть и прожечь собою полированные доски балкона. Нати Лопухина так смотрела на шалунью Лисавет – если бы взгляды умели убивать, цесаревну разорвало бы уже надвое.
- Хорошо, что я успел к вам, мои петиметры, - профессор Бидлоу выплыл на балкон, вместе с ароматом рябиновки и кунтушовки, - Яков, я имею для тебя отличную новость.
- Какую же, дядюшка? – вопросил Ван Геделе, во глубине души уже зная – какую.
- Я имел честь говорить с предметом твоих стремлений, - профессор подмигнул, - И моя протекция имела успех. Правда, твой будущий патрон пообещал для тебя – маленький экзамен, но я думаю, это будет несложно. Что он знает о медицине – полковник и дипломат? Ландрат? Вряд ли более тебя.