- Тсс, мы все здесь инкогнито, - напомнил Якову смотритель оранжереи, и тут же обратился к его визави, - Я украду ненадолго вашего любезного собеседника, нам необходимо перемолвиться словечком…
Тремуй, как и почти все здесь, был в маске, и с натуральными зачесанными волосами, но Яков сразу его узнал – носатая маска не скрывала ни бархатных от пудры морщин, ни зеленых холодно-веселых глаз. Да и пластика у виконта была весьма своеобразная.
- Ваши ледяные очи не спрячет никакая маска, - вполголоса проговорил Тремуй, увлекая доктора через зал – на лесенку, - Я сразу узнал вас, юноша, по вашим бриллиантовым дивным глазам…
Яков подумал – и он узнал виконта по дивным глазам, выходит, они квиты. На лесенке де Тремуй раскрыл табакерку и предложил Якову:
- Угощайтесь, доктор. Я ощущаю себя просто богом из машины – так вовремя я вас похитил.
Мимо по лестнице проследовали две до бровей закутанные в плащи фигуры – так и пахнуло от них водкой и драгоценными яванскими пачулями.
- Наш премилостивый патрон, высокий покровитель сего места, - морщины Тремуя под маской разлетелись в улыбке, - Сам господин Салтыков, московский градоначальник. Возносится на свое седьмое небо. Знатный игрок, знаете ли – и все время в плюсах…
- А второй? – спросил Яков.
- Да бог весть, может, секретарь. Вы знаете, от кого я вас только что увел? Этот пастор – тюремный доктор, из «Бедности», и впридачу первый шулер. У него в каждом рукаве припрятано по колоде – для таких новобранцев на этом поле, как мы с вами.
«Бедностью» звалась подмосковная тюрьма, в последнее время – пугало для незрелых умов. Постепенно уголовное узилище превращалось в политическое – для противников молодого, но зубастого режима.
- Эти их партии, то бишь «курицы», как они их называют – ловушка для молодых дурачков, что явились кутить на папины деньги, - продолжил страстно Тремуй, - Но вас я не дам в обиду. Тем более после того, что я о вас слышал – как вы держали третьего дня свой экзамен перед злодеем ландратом. Ваш раненый выжил?
- О да! – улыбнулся доктор Ван Геделе, - И выздоравливает. Завтра патрон обещал принять меня, и если сойдемся в цене – я с полным правом загляну к вам в оранжерею за обещанным персиком. Вы же так сватали меня именно к герру Левенвольду.
- Я сватал вас к другому, - поморщился Тремуй, - Вы ошиблись, взяли с полки не того брата.
- Мой чуть лучше, - расцвел Яков – столь обезоруживающе и мило, что и виконт улыбнулся в ответ.
- Время покажет, - отвечал он лукаво, - Я должен идти наверх, пошептаться там кое с кем. Глядите, вот и ваш любезный кузен – я отдам вас из рук в руки…
По лесенке с антресолей, пританцовывая, шел счастливый веретенообразный Петер, любимец Амура. Яков подивился – откуда виконт знает, что они братья?
- Идем, Яси, играть, - весело призвал Петруша, прыгая со ступени на ступень, как козлик, - Что вы тут стоите, господа?
Тремуй текуче раскланялся и улизнул – на антресоли, а Петер и Яков возвернулись на свои шестые небеса. По счастью, белокурый шулер-француз уже составил свою вожделенную партию и сидел за столом в окружении двух лупоглазых недорослей и еще одного лютеранского падре, почему-то не в мужской носатой, а в женской бархатной полумаске. Как только Яков появился в зале – шулер-пастор повернул голову и уставился на него в упор мертвенными круглыми глазищами. Сосед его по столу, такой же пастор, но вдвое изящнее и тоньше, не глядя, наугад протянул руку и кончиками пальцев поворотил лицо белокурого игрока – обратно к карточному вееру, и все так же, не отрывая глаз от собственных карт, что-то прошипел ему сердито, одними бледными злыми губами.
- Что он сказал ему? – шепотом спросил любопытный Петер, - Ты же наверняка понял.
- Да, я понял, - отвечал добросердечный Яков, - И тебе скажу, тебя это тоже касается. Он сказал – «не отвлекайся от игры, Коко».
Служитель, изящный вертлявый юноша, поманил Петера и Якова за освободившийся стол, и братья последовали за ним – среди разношерстных игроков «шестого неба». Яков оглянулся напоследок – как там дела у француза? Тот сидел, весь в игре, и уже, наверное, вовсю мухлевал – такое у него сделалось вдохновенное лицо. Яков невольно зацепился взглядом за его соседа, того, что в дамской маске. Что-то было в нем – то ли знакомое, то ли не то. Серьги, женская маска – может, девка переодетая, здесь Москва, чего не бывает. Яков и за своим столом, играя, все взглядывал на него – что-то в этом втором пасторе его цепляло, кололо, как булавка, забытая в шве. Голубоватый муар ночной щетины – нет, точно не девка. Но – длинные серьги, и черные длинные волосы, блестящие, зализанные назад гладко-гладко, и лишь за ушами – переходящие в волны и колечки. Яков не знал его – но ему казалось, что все-таки знает. Он так таращился, что игрок поймал его взгляд, тонко улыбнулся бледными, совсем бескровными губами и подмигнул доктору, явно веселясь от внимания молодого красавца. Так вот же! Или же нет – у того, на галерее, были светлые волосы…