«Всегда будь собой. Кроме тех случаев, когда можешь быть драконом. Тогда – будь драконом».
Для даоса сие утверждение – кощунство, и смел, наверное, был тот, кто написал его. А для Виконта неожиданные эти слова были – ответ на вечный его вопрос, привет от хаотического мироздания, что нет-нет, да и улыбнется дружелюбно несуразным собственным чадам.
Мог ли знать он, соликамский поп-расстрига, хранитель разбойничьей кассы, что когда-нибудь сделается – драконом? И Франсуа Вийон, и Кикеро, и Лао Цзы – все они станут его собеседниками, с этих тронутых плесенью страниц? Когда маленькую их шайку разнесла в клочья наемная армия господ Строгановых, Виконт кассу, доверенную ему, сохранил, не выдал – ни под батогами, ни под кнутом, ни в ледяной воде. За эту стойкость и поручили ему в остроге – кассу уже следующую. Общее тамошнее, коробку. Он, острожный счетовод, время от времени еще и «тискал романы» скучающему в бараке Вору. Виконт пересказывал снизошедшему до него от безделья Каину бесконечные дворянские романчики, о неистовом Роланде, о прекрасном принце Парцифале, о магистре де Молэ, счастливо убежавшем казни на костре…Когда история заканчивалась – он выдумывал продолжение сам, и Каин, кажется, это понимал. Он лучше всех чувствовал – любые изменения течения, повороты русла. Кто же знал, что история битого соликамского расстриги вот так же будет продолжена и довыдумана, что царь преступников и вознаградит его за те острожные «романы» - по-царски…
- Вот, владей, - принц воров обвел широким жестом подземную сокровищницу, - За сундуки раз в семь дней – даешь мне отчет. Что прибыло, что убыло. Книги и порох – смотри, чтоб они не сырели, и все. За общее – отвечаешь.
Виконт и тут-то не сундуки первыми увидел – книги. Каин, не умевший читать, зато просчитал его, своего дракона – до последней циферки. Будет служить, никуда не уйдет. От книг. Товар – продан и куплен, прикуп – скушан.
- Отчего все Воры всегда зовутся «Каин»? – спросил его тогда Виконт. Ему непонятно казалось, грамотею, ведь «Каин» это было, несомненно – обидное.
- Ученый человек! – рассмеялся Вор, совершенно искренне – разъехалась в улыбке его круглая грубая рожа, безносая, с рваными до кости ноздрями, - Не понимаешь? Это же очень просто. Каин – он ведь Первый Душегуб. Ну, и умереть он не может, само собою – проклят на жизнь вечную.
Глава 15 Нет у нас театра, нет у нас и оперы…
Полночи Яков просидел в бидловской узкой ванне, поминутно погружаясь с головой в пахучую пену. Петер ходил рядом кругами, соболезновал и подливал горячую воду. Дядюшка явился ненадолго, выслушал повесть о докторских злоключениях, и лишь пожал плечами:
- Глупо сейчас говорить – «я тебя предупреждал». Но ведь предупреждал же – что твой ландрат злодей и убийца. Нет, ты поддался обаянию власти… Теперь отмокай. И не бойся – завтра он уже забудет о тебе, если ты сам не станешь лезть к нему на глаза. Он, верно, уже тебя позабыл – его голова так высоко в облаках, что сверху маленьких нас ему и не видно.
Когда дядюшка удалился, Петер подлил из кувшина в сидячую ванну – еще горяченького, и любопытно вопросил:
- А ты, Яси, и в самом деле – отравил своего де Лиона?
- Конечно же нет! – воскликнул Яков, уклоняясь от льющегося в ванну горячего потока мыльной воды, - Сам посуди, стал бы я рубить под собою сук, на котором сидел? Патрону моему подсыпали тофаны – это яд, без вкуса и без запаха, как вода. Де Лион умер, и дипломаты пустили сплетню, что я виновник, и что я сам – господин Тофана. В посольствах сидят еще большие сплетницы, нежели в монастырских пансионах. Еще прежде они выдумали нашу с де Лионом подозрительную связь, и шипели о ней у нас за спиной, как змеи. И то, и другое – ложь, но от этой лжи еще тяжелее отмыться, чем от моего новоприобретенного запаха.
- А ты и в самом деле – господин Тофана? – не отставал Петер.
- Нет, Петичка, я не Тофана. Я не умею ее делать, и мало кто умеет. Меня прозвали так послы, из своего презлобства, но увы – я умею разве что смешивать рвотные эликсиры и шпионские зелья на эфедре.
- А говорят, что оба наших Левенвольда – как раз и то самое, у них и прозвище было в Петербурге – господа Тофана, - мечтательно проговорил Петруша, - У них и перстни такие, одинаковые, с розоватым хамелеоном – совсем как должны быть у отравителей…
- Готов спорить – брешут, - оборвал его Яков почти сердито, - Готов спорить – под розовым камнем вульгарный мышьяк. Сами о себе сочиняют, а ты веришь. Левенвольды – они ведь тоже дипломаты, а значит, брехуны и вруши. Все их яды, и опасные связи – на львиную долю выдумка, для дилетантов вроде тебя.